Проселок

Она сидела на берегу, а мальчики на той стороне играли в «акулу»: кто дольше просидит под водой, дыша через соломинку. Всегда полезно уметь такое, хотя, с другой стороны, при «зачистке» села вряд ли кто побежит к воде, чтобы спрятаться таким ненадёжным способом, к тому же нанесение «точечных ударов» ракетами класса «воздух земля» и вовсе переводит его в разряд анахронизмов: если разнесётся слух, что «духи» прячутся в деревенских прудах, таковые будут немедленно осушены с помощью «вакуумных изделий». Она объясняла это мальчишкам, ссылаясь на свой опыт: именно такое «изделие» образовало на месте её собственного восьмиэтажного дома восьмиметровой глубины яму. Дети почему-то слушали неохотно — должно быть, в их игрушечном арсенале не находилось ничего подобного. Взрослые — того хуже: Татьяна Васильевна, однажды услышав, замахала руками и потребовала, чтоб никогда больше «рассказы об этих ужасах» не звучали в их доме. И даже из телевизора убрали звук. Окружённая книгами у себя на втором этаже, она пыталась читать их, но это занятие, так любимое ею раньше, не доставляло теперь никакого удовольствия. Напротив, даруемое забвение, как и ночь, было чревато пробуждением — мучительным возвратом к реальности. Она часто думала: какая же это мука просыпаться каждое утро, будто проваливаясь в страшный сон. Так же как отрываться от книги. Поэтому она просто перелистывала страницы, чтобы уловить о чём речь, но старалась ни на минуту не отдаляться от действительности. Ей объясняли, что пройдёт время, и боль отступит и даже допустит в себя немало сладости, однако никто не мог сказать как скоро совершится метаморфоза. В одном из томиков, наугад раскрытом посередине, она с удовлетворением прочла, что основной вопрос философии — это вопрос о самоубийстве.

Дети её не видели. Они играли. Их одежда была разбросана по траве цветным узором — жёлтое, красное, синее: майки, джинсы. Возможно, по близорукости она бы издалека не узнала мальчиков — помогло знакомое сочетание красок. Ваня с длинной палкой в руках и чем то вроде ослиного хомута на шее заходил в воду. Пришлось надеть очки (она редко снимала их, но сегодня они мешали смахивать слезы): он держал тростинку, через которую видимо, намеревался дышать, лёжа на дне с грузом булыжников, упакованных в старый капроновый чулок. Он отошёл от берега, насколько ему позволил рост, и скрылся под водой, тростинка последовала за ним, замерла маленьким перископом на вершок от поверхности. Прошла минута, другая… В знойной тишине прокричал дергач. Она прикрыла глаза — водная гладь слепила, а когда вновь посмотрела туда, тростинка медленно отплывала к середине пруда, влекомая незримым течением. Антон забежал по колено в воду. Потом он закричал.

В чём была, только сбросила босоножки да стянула машинально очки, Тамара кинулась в воду и в несколько взмахов пересекла прудик до того места, где примерно мог быть неудачливый ныряльщик. «Где? Показывай! Где?» «Ближе, ближе! Здесь!» Напуганный мальчуган теперь только всхлипывал. Стоя по пояс в воде, он дрожал, прижимая к груди тоненькие ручонки. Уже от домов бежали.

Выросшая на берегах Кубани, она не боялась тихой воды. Теперь она вообще ничего не боялась — только того, что не найдёт мальчика или найдёт слишком поздно. Она знала о тех роковых пяти минутах, которыми положен предел бездыханности. Её роста здесь не хватало чтобы стать на ноги. Приходилось погружаться и шарить по дну руками. В третий раз она наткнулась на тело. Когда «по ошибке» разбомбили школу, где она учила русскому языку маленьких чеченцев, ей довелось выносить из развалин пострадавших — тела казались на удивление лёгкими, будто вместе с жизнью из них выветривалась плоть. То же самое она ощутила теперь: подросток на её руках ничего не весил, она подумала, что если он будет спасён, то это станет её собственным спасением. Не то чтобы подумала — почувствовала. Может быть, по-другому: ещё одной смерти она не вынесет. Год назад Митя приехал в Грозный, чтобы вывезти их всех, но нашёл и вывез её одну — «все» уже покоились в братской могиле, «естественным» путём возникшей на месте их дома: полдня работы бульдозера, горка щебня и наверху обломок бетонной плиты с именами погребённых, вкривь и вкось начертанными ещё состоящей в живых роднёй. Своих она записала туда деревянной щепочкой, макая её во что-то чёрное на дне консервной банки, оставленной предыдущим писцом. А перед именем сына ещё нарисовала маленький крестик, тем переправив душу младенца прямиком в рай. Уже уехали, бежали все, кто только мог бежать. Она же, напротив, искала смерти, не таясь бродила по городу в поисках пропитания, начиная день с посещения «своего дома». Выбиралась из подвала, где нашла приют, и шла, нередко под огнём, постоять у могилы. Там он её и нашёл 15 мая 95-го года.