Прощай. До встречи с тобой…

Сердито комкаю бумагу в руке, сжимая кулак, но тут же встряхиваюсь словно пес и распрямляю лист. Так, кто тут у нас: Абрамова Варвара Алексеевна. Проживает Октябрьское поле, дом 36… Ничего себе прописка московская и что же эта девочка делала в клубе у шеста? Хотя сейчас черт их поймешь, кто есть кто. Или прописка липовая. Как же я ее найду, если она там не живет. Варвара, надо же имя какое и дочь назвала себе под стать, Василиса, Васька.

Перебираю машинально имя дочери на слух, склоняя по-всякому, а что, мне нравится. И ничего оно не кошачье. Василиса Максимовна… Интересно звучит. Так, о чем я думаю вообще? Какая к черту дочь?

На столе взрывается рингтоном телефон, отец.

– Максим, ты еще на месте? – сердито спрашивает он.

– Да.

– Я тебе сказал, куда ехать?

– Куда?

– К Высотину! Ты сегодня вообще слышал, что на собрании было или так, присутствовал для отвода глаз.

– Да слышал я все, – ворчу, накидывая снова пиджак, который снял, пока по кабинету ходил, – Сейчас поеду.

– Давай, вправь там ему мозги. Вроде не дурак, а как отца не стало, опять с катушек съехал.

– Да, Вадим нормальный, что ты начинаешь? Не перебесился просто еще, – выхожу из кабинета, кивая Вике, прикрываю трубку ладонью, – Я уехал по делам, машину мне вызови. Сегодня уже не вернусь, – секретарь кивает, а я выхожу в коридор, слушая отца:

– Вадима нужно приструнить, ему доучиться надо. Поговори с ним по-мужски, вы всегда нормально общались. Потом нашему адвокату позвони, пусть с этой девицей поговорит, что заявление написала. Явно там история ничего не стоит, но нужно быстро все замять. Тендеры на носу.

– Понял, уже выезжаю, – спускаюсь с крыльца и сажусь в машину, что уже подъехала.

– И это, Максим, чтобы с этого дня и до окончания рассмотрения наших заявок никаких скандалов, никаких клубов, сидите тихо и мирно, понял? – сурово отчитывает отец.

– Да понял я все, мне можешь не говорить, не мальчик уже, – говорю, а сам вспоминаю незнакомку с ребенком на руках. Вот же принесла ее нечистая именно сейчас.

Глава 4

Вылетаю из этого ужасного здания, еле сдерживая слезы. Хорошо, что Васька еще слишком маленькая и спокойно спит себе, даже не зная, как с нами обошелся ее родной отец. А в принципе ничего такого и не случилось. Я же не думала, что он встанет передо мной на колени и попросит прощения, а дальше жизнь в любви и небо в алмазах. Но обидно, как же обидно! Он меня даже не вспомнил, этот олигарх… Недоделанный!

Спотыкаюсь, прижимая к себе Ваську крепче, и иду медленнее, еще не хватало упасть с ребенком на руках. Дочка возится, сопит, не нравится ей, что сжимаю слишком крепко. Останавливаюсь в парке рядом с Деловым центром, опускаюсь на лавочку. Осторожно заправляю дочку в кенгурятник, стараясь не разбудить. Нежно целую в носик, любуясь пухлыми щечками. Какая красивая, могу смотреть вечно. Только едва заметный синий ободок около рта и бледные с голубым оттенком губы, заставляют меня снова всхлипнуть. Казалось, отплакала свое еще в роддоме, думала, молоко пропадет, но нет, льет как из ведра. Даже специальный лифчик, что подарили мне девчонки на выписку, не спасает.

Тогда все словно в тумане было. Я после кесарево сечения и Васька с пороком сердца. Думала прямо в больнице и останемся обе, вынесут ногами вперед. Я ведь звонила еще тогда отцу дочки, телефон его работы нашла с трудом, Галя помогла, моя подруга. У меня денег даже на памперсы не было. Только никто меня с Максом даже соединять не стал, сказали пишите электронные письма на почту, будет ответ. Писала, даже отметки что прочитано не было.

– Я пойду к нему прямо на работу, – возмущалась подруга, когда приходила ко мне в роддом, – Пусть знает, что у него дочь есть и ей операция нужна срочно.

– Галя, я сама виновата, – пытаюсь удержать боевую подругу, – Зачем на него это взваливать?

– Как это зачем?! У тебя вопрос жизни и смерти твоего ребенка. Его, кстати, тоже.

– Давай подождем, пока меня выпишут, – пыталась я оттянуть время.

– А Васька? Она может ждать?

– Врач сказал порок операбельный, лишь небольшая дырочка в перегородке сердца. Лучше сделать сейчас операцию, тут ты права. Иначе задержка в росте, уставать будет. Васька знаешь, как грудь сосет? Вцепиться, есть хочет, а сил тянуть нет. Молоко мимо брызжет, в ротик почти не попадает. Васька дышать не может в этот момент, пугается, плачет.

– Ох и намучаешься ты с ней, – качает головой подруга, – Если бы не знала тебя, предложила бы ребенка в больнице оставить.

– Да ты с ума сошла! – возмущаюсь я вскакивая с больничной лавки в холе для посетителей, – Подруга называется.

– Да сядь ты, знаю, сама такая же дура, – тянет меня за руку Галя, – Но тяжело тебе будет, Варька. К матери своей не пойдешь, там отчим мигом тебя оприходует, да и мать не пустит конкурентку. А сама, что будешь делать, да еще с больным ребенком? Ты вон после кесарево сечения еле живая ходишь, похудела, того гляди ветром сдует. Одна грудь и осталась.

– Ничего, живут люди, и мы с Васькой прорвемся, – отвечаю упрямо, а Галя со вздохом вынимает из пакета пирожки с мясом.