— Конечно, это вкусная вещь, но нельзя себя баловать, а то привыкнешь.
— Мы с тобой еще выпьем после операции, опробуем, как будет работать твой новый клапан. Неужели ты думаешь, что этот барон подарил мне только одну бутылку?
— А сколько, если не секрет?
— Нам с тобой хватит на неделю, если больше ничего не делать, кроме как пить.
— Гарди, я понял, к чему ты клонишь. Ты просто вынуждаешь меня идти на операцию, ты хочешь заманить меня под нож бутылкой хорошего бренди.
Мужчины, смакуя, пили напиток, и, наконец, доктор Корнер спросил:
— А куда ты собрался ехать, Джон? Я надеюсь, не в Сахару?
— Да нет, ты же мне заказал сюжет про океан, и я поеду на побережье. К тому же и Стефани этого хочет. Хотя она, может быть, предложит и что-нибудь другое, более экзотическое.
— Так ты обещаешь мне изредка звонить, где бы ни находился?
— Пообещать я могу, но не знаю, как это у меня получится.
— Тогда пеняй на себя. Если умрешь, то я не приду на твои похороны.
— Я это как-нибудь переживу.
Доктор Корнер спрятал бутылку в секретер и вновь повернулся к Джону:
— Кстати, мы с тобой в прошлый раз не доиграли партию в шахматы. Фигуры так и стоят на доске у камина.
Джон прикрыл глаза и мысленно представил доску. Его фотографическая память удерживала мельчайшие детали. Он даже вспомнил, в какую сторону смотрят головы коней.
— Послушай, Гарди, я хожу, насколько ты понимаешь.
— Конечно, Джон, ход за тобой, я это прекрасно помню.
— Тогда я хожу конем на f4, а теперь ход за тобой.
Доктор наморщил гармошкой лоб:
— К сожалению, я не обладаю такой памятью, как ты, Джон, и сразу мне тяжело дать ответ. Я вернусь вечером домой, сяду у камина и подумаю. И если ты мне позвонишь, я сообщу свой ход. Ты согласен?
— Конечно, Гарди, о чем речь! Я всегда буду рад доиграть эту партию. Думаю, победа будет на моей стороне.
— А я думаю, Джон, что ты эту партию можешь проиграть или опять будет ничья.
— Послушай, сколько может быть ничьих? Последние три партии были ничейными, и сейчас я хочу отыграться.
— Ну что ж, посмотрим, на чьей стороне будет удача.
— Значит, до встречи.
Доктор поднялся из-за стола и еще раз посмотрел на новые картины, развешанные на стенах кабинета.
Джон проследил за его взглядом.
— Знаешь, они прекрасны, и я все больше и больше прихожу к выводу, что ты — отличный коллекционер, Гарди.
Доктор самодовольно пожал плечами и ухмыльнулся:
— Кое в чем и я разбираюсь.
— Да, понимаешь, слов нет.
Джон пожал руку доктору и не спеша покинул кабинет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
—
Выйдя из клиники Гарди Корнера, Джон ощутил страшную усталость и душевную опустошенность.
«Неужели это так просто — взять и умереть? Какой-то идиотский клапан, которого я даже в глаза не видел. Он прячется в глубине моего тела и в любой момент может отказать. Перекроется всего лишь одна артерия в моем организме, кровь перестанет совершать свой кругооборот, а я почувствую удушье.
Так не может быть!
Не может сердце человека зависеть от такой ерунды. В это невозможно поверить. Но Гарди — человек осведомленный, он же разбирается в подобных вещах лучше меня. Скорее, я совсем в них не разбираюсь. Хотя в вопросах жизни и смерти лучше всех разбираются священники. Но и они никогда никого не спасали от гибели. Они только могут читать морали, впрочем, как и Гарди.
Видите ли, нельзя много курить, много пить, нельзя много всего делать и обязательно нельзя делать приятное.
А зачем тогда жить, если приятное запрещено? Это просто существование, а не жизнь. Действительно, в жизни важна каждая мелочь. Она может привести или к успеху, или к падению, а возможно, к смерти. Нужно быть готовым ко всему. Нельзя забывать о том, что жизнь рано или поздно кончится, и лучше надеяться на то, что она кончится завтра, чем на то, что она вообще никогда не кончится. Ведь бесконечное — это ничто, это бессмысленность».
Джон Кински вошел в автобус, уселся возле окна и стал смотреть на пылающий блеск улиц, площадей, на сутолоку пешеходов, суету машин, на сияние витрин, на манящие кафе и рестораны, на все то, что проплывало за окном.