Прощай, гвардия!

Кто знает, может, и в привычной истории вынашивал он подобный предательский план. Ведь не случайно все ключевые фигуры при дворе Анны Иоанновны отправились в ссылку, а Ушаков продолжил служить на прежнем посту. Незаменимых людей не бывает, но Андрей Иванович после переворота почему-то остался при делах. Вдруг это его рука, скрытая за кулисами, направляла когда-то гренадерскую роту преображенцев на штурм императорского дворца?

Мы должны отвечать за свои поступки. За такие – особенно. Не в моей власти миловать, а вот казнить… Казнить можно. Но перед этим выпытать тайну устранения Анны Иоанновны и ее судьбу.

Я предположил, что Ушаков, по своему обыкновению, находится в крепости. Покидал он ее обычно поздним вечером, а если быть точным – почти ночью. Работоспособность у генерал-аншефа была потрясающей. Жаль, что он теперь играет на другой стороне.

Кроме того, я еще не решил, что предпринять, если Анна Иоанновна умерщвлена, подобно императорам Петру Третьему и Павлу из недалекого будущего. Наиболее логичным представлялся еще один переворот – на этот раз в пользу Анны Леопольдовны и ее супруга. В противном случае ничего хорошего мне не светило.

Принц и принцесса должны понимать, что воцарившаяся Елизавета сделает все, что в ее силах, дабы убрать их как можно дальше. Жаль, им неизвестна судьба, которую уготовила супругам курносая цесаревна в знакомом по учебникам раскладе событий. Будь они в курсе – своими руками удушили бы гадюку, хотя бы за те муки, на которые обрекла курносая тетка их детишек: они, оказавшись в ссылке, заслышав ее имя, бросались на пол, дрожа всем телом.

Не зря потом «искра Петра Великого» ночей боялась, с места на место перевозила свой пышный двор. Требовала, чтобы неотлучно при ней пребывали бабки-чесальщицы, знаменитый Чулков со своим матрацем и подушкой, который мог сутками обходиться без сна. Неспокойно было ей. Громадные кошки скреблись у нее на душе.

– Пойдемте освобождать тех, кто, подобно нам, оказался в немилости у новой власти, – сказал я Муханову.

Мы вскрыли оставшиеся одиночки, выпустив на свободу еще двух офицеров дворцовой роты и гренадерского поручика Преображенского полка, который отказался нарушать присягу и был за это схвачен бывшими подчиненными.

– Даже не знаю, что в них вселилось, – вытирая рукавом окровавленное после недавних побоев лицо, сказал он. – Они словно умом тронулись.

– Денег им да благ грядущих посулили, вот они с цепи и сорвались, – пояснил я.

Поручик помрачнел.

– Примете участие в нашей безумной затее? – спросил я у него.

– Чего вы добиваетесь?

– Восстановления справедливости, – несколько высокопарно пояснил я.

– Противоборствовать злу? Что может быть важнее для российского офицера? Я с вами, господа, – ответил поручик.

Я вручил ему фузею, отнятую у оглушенного часового.

В мрачном коридоре появилась одинокая фигура с лампой в руке. Это был не кто иной, как канцелярист Фалалеев, явившийся с обходом. Солдат с собой он не прихватил. Это был настоящий подарок! Давно я мечтал поквитаться за старые муки и издевательства, учиненные этой скотиной по наущению Огольцова. Тот, правда, уже мертв, а вот Фалалеев продолжает коптить небо. По-моему, это несправедливо.

Я запихал канцеляриста в свободную камеру, отобрал у него фонарь:

– Что, не ожидал такой встречи, каналья?

– Дмитрий Иванович, голубчик, помилуйте! – взмолился Фалалеев.

Он беспомощно заелозил по каменному полу.

– Я ведь ничего плохого вам не желал. Токмо долг свой выполняючи…

– Какой долг, тварь ты продажная! Как у тебя язык-то поворачивается. Говори, где Ушаков, а не то живота лишу.

– У себя он сидит, у себя, – зачастил канцелярист.

– У! – замахнулся я на него. – Сиди тут, и чтобы писку от тебя не было.

С этими словами я запер его в камере и вместе с остальными двинулся дальше. Пачкать руки об эту тварюгу расхотелось. Видать, не судьба свести с ним счеты сегодня.

Впятером мы ворвались в караулку, застав там капрала с белой повязкой на рукаве и нескольких солдат-ингерманландцев, которые ничего не понимали в происходящих событиях и верили в естественную смену власти на троне.

– Встать, изменщики! – рявкнул я на них.

Караульных будто подбросило. Они мигом вскочили на ноги. Я с размаху двинул капралу по морде, решив ничего не спускать белоповязочникам. Сейчас они были для меня в разы опасней шведов. Улетев в угол, капрал медленно сполз по стене и закрыл глаза. Сотрясение мозга я ему обеспечил.

Без него обрабатывать оставшихся было значительно легче.

– Как смеете вы, солдаты государевы, с мятежниками хороводы водить? – закричал я на опешивших от скорой расправы ингерманландцев.

– Так рази мы… – робко отозвался один из них, окончательно перестав соображать, что творится на этом свете.

– Немедленно выпустить всех, кого арестовали этой ночью, – приказал я тоном, не терпящим возражений.

Даже в одном нательном белье вид мой внушал уважение. Солдаты побежали открывать камеры.

Скоро к нам присоединились мои друзья-гренадеры. Чижиков успел подраться со своими конвоирами, и теперь его скулу украшал огромный синяк.

– Ну, ты и даешь, братец!