Прощай, оружие! Иметь и не иметь

– Тебя забросают креслами, – встрял Этторе. – Вы слышали, что в Модене его забросали креслами?

– Наглое вранье.

– Да, – подтвердил Этторе. – Я там был и сам запустил в него шесть кресел.

– Макаронник из Фриско.

– Ему не дается итальянский, – продолжал Этторе. – И куда бы он ни приехал, его забрасывают креслами.

– Оперный театр в Пьяченце самый сложный в Северной Италии, – заявил второй тенор. – Поверьте, петь там – такое испытание! – Этого звали Эдгар Сондерс, а выступал он под псевдонимом Эдуардо Джованни.

– Я хочу своими глазами посмотреть, как вас забросают креслами, – сказал Этторе. – Вы не можете петь на итальянском.

– Псих, – отозвался Эдгар Сондерс. – Выучил два слова: «Забросают креслами».

– А что еще им делать, когда вы оба поете? – возразил Этторе. – Потом в Америке будете всем рассказывать о своих триумфах в «Ла Скала». Да вас остановят после первой же ноты.

– Я буду петь в «Ла Скала», – сказал Симмонс. – В октябре я буду петь «Тоску».

– Пойдем послушать, Мак? – обратился Этторе к вице-консулу. – Кто-то ведь должен их защитить от публики.

– Может, их защитит американская армия, – предположил вице-консул. – Еще выпьешь, Симмонс? А ты, Сондерс?

– О’кей.

– Я слышал, ты получишь серебряную медаль, – обратился ко мне Этторе. – Что будет написано в представлении?

– Не знаю. Я совсем не уверен, что ее получу.

– Получишь. И сразу вырастешь в глазах у девочек в «Кове». Они подумают, что ты положил две сотни австрийцев или в одиночку захватил целую траншею. Я знаю, что говорю. Думаешь, мне легко достались мои боевые награды?

– А сколько их у тебя, Этторе? – спросил вице-консул.

– Все, какие есть, – ответил за него Симмонс. – Ради этого парня была затеяна война.

– У меня две бронзовые медали и три серебряные, – сказал Этторе. – Но бумаги пришли только на одну.

– А что с остальными? – поинтересовался Симмонс.

– Военные операции не были успешными. Если военная операция неуспешная, все медали придерживают.

– Сколько ранений ты получил, Этторе?

– Три тяжелых. У меня за них три нашивки. Видите? – Он повернул рукав. Нашивки, параллельные серебристые полоски на черном фоне, сидели на рукаве дюймах в восьми пониже плеча. – У тебя тоже есть одна, – обратился Этторе ко мне. – Это вещь, скажу я тебе. По мне, так лучше, чем медали. Поверь, дружище, три тяжелых – это не шутка. Ты получил одну за ранение, которое тебе уже стоило трех месяцев госпиталя.

– Где тебя ранило, Этторе? – спросил вице-консул.

Этторе задрал рукав.

– Здесь. – Он показал глубокий гладкий красный шрам. – Еще голень. Не могу вам показать, потому что я в обмотках. И ступня. Там гниет кость. Каждое утро я вытаскиваю осколочки, а она все воняет.

– Чем тебя так? – спросил Симмонс.

– Ручной гранатой. Такая взбивалка для картофельного пюре. Части ступни как не бывало. Знаешь эти взбивалки для картофельного пюре? – Он повернулся ко мне.

– Еще бы не знать.

– Я видел сучонка, который ее швырнул, – продолжал Этторе. – Я вырубился, успев подумать, что откинул копыта, но это же фиговые взбивалки. Я очнулся и застрелил сучонка из винтовки. Я всегда беру с собой винтовку, чтобы во мне не узнали офицера.

– Какой он был из себя? – спросил Симмонс.

– У него всего-то и было, что эта граната, – гнул свое Этторе. – Не знаю, почему он ее швырнул. Небось всю жизнь об этом мечтал. Ни разу не видел настоящего боя. Я застрелил этого сучонка.

– Какой он был из себя, когда ты его застрелил? – повторил свой вопрос Симмонс.

– Да почем я знаю, – сказал Этторе. – Я выстрелил ему в живот. Боялся промахнуться, если выстрелю в голову.

– Давно ты офицер? – спросил я его.

– Два года. Меня произведут в капитаны. А ты давно лейтенант?

– Третий год пошел.

– Капитаном тебя не сделают, потому что ты недостаточно знаешь итальянский, – сказал Этторе. – Ты на нем говоришь, но надо еще хорошо читать и писать. Чтобы стать капитаном, надо получить образование. Почему бы тебе не перейти в американскую армию?

– Может, еще перейду.

– Я об этом могу только мечтать. Сколько у вас получает капитан, Мак?

– Точно не знаю. Около двухсот пятидесяти долларов, я думаю.

– Мать честная. Да за двести пятьдесят долларов я бы… Поступай в американскую армию, Фред, да поскорее. И меня перетащишь.

– Ладно.

– Я отдаю команды на итальянском. Могу запросто перейти на английский.

– Ты бы стал генералом, – сказал Симмонс.

– Нет, до генерала я не дорос. Генерал должен знать черт знает сколько всего. Вы, ребята, думаете, что война это просто. С вашими мозгами вы не потянете даже на капрала.

– И слава Богу, – сказал Симмонс.

– Если всех вас, тунеядцев, забреют в армию, может, еще и потянете. Эх, вас бы обоих в мой взвод! А тебя, Мак, я бы сделал своим ординарцем.

– Этторе, ты отличный парень, – сказал Мак. – Но сидит в тебе милитарист.

– Я стану полковником еще до конца войны, – заявил Этторе.

– Если тебя раньше не убьют.

– Не убьют. – Он подержался двумя пальцами за звездочки на воротничке. – Что я делаю, видите? Когда кто-то заговаривает о смерти, мы трогаем наши звездочки.

– Пошли, Сим, – сказал Сондерс, вставая.

– Ладно.