Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»

– Потому что люди не помнят об этом. Оставаясь гяуркой, ты обрекаешь на беды своих детей, этого и тех, что еще будут. Подумай об этом, время еще есть. В противном случае во всех бедах, которые будут с детьми, снова обвинят тебя.

В своем полусне Роксолана пыталась удержать образ старой Зейнаб, вспомнить, как тогда приняла решение…

Гяурка… как же она об этом не подумала?! Роксолана слишком быстро стала икбал, ей объясняли премудрости Корана, но никто не удосужился потребовать принять ислам. А она сама и не думала об этом, даже формулы привычные, поминая Аллаха, применяла, но просто потому что таковые вокруг слышала, не поминать же Иисуса по-турецки!

Кого может родить гяурка? Только шайтана. Болтливые языки правы, для них все так. А Сулейман молчал, словно боялся коснуться запретной темы… Уважал ее веру? Когда шла к нему, крестик всегда снимала, но он ни на чем не настаивал. Сердце затопила волна благодарности.

А как остальные, как валиде? У его сына любимая наложница – гяурка. Как тут не возненавидеть?

Зейнаб, видя, что госпожа размышляет, поспешила подлить масла в огонь:

– А дети твои непременно правоверными будут.

Дети… ребенок, которого она носит… Он будет правоверным, такова непременная воля его отца, в этом ничего не изменишь.

Неужели и ей менять веру?

Если и могла Роксолана это сделать, то только ради двух человек на свете – того, что сейчас осаждал крепость Роджоса, и того, что требовательно толкался ножками в животе, напоминая, что скоро появится на свет.

Гяурка может родить только шайтана… Нет, она не обрушит на новорожденного сына такую ношу – быть сыном гяурки. У нее отняли все: дом, родину, язык, имя, свободу, осталась только вера. И это последнее она отдаст сама ради будущих детей. Если нужно, для детей она отдаст душу, сменить веру это и означало.

– Я готова принять ислам.

– Ты хорошо подумала? – вдруг испугалась содеянного Зейнаб.

– Да.

– Аллах справедлив к тем, кто его почитает.

– Не стоит больше, мне преподавали основы веры, читали Коран.

Она приняла ислам, стала правоверной…

Роксолана подняла указательный палец вверх и произнесла положенные слова. Так просто: сказать несколько слов – и ты мусульманка! Правоверная, а была православная…

Имам, проводивший незаметную церемонию, был очень доволен. Гяурка стала правоверной – разве можно этому не радоваться, если вспомнить, что в круглом животе этой женщины, возможно, будущий шах-заде, а она сама – любимая икбал Повелителя?

Хафса удивилась такому решению Хуррем, а еще больше тому, что женщина все сделала тихо, без привлечения внимания. Хорошо, что стала правоверной, меньше будет бед, но любви со стороны валиде это Роксолане не прибавило.

– Вот теперь я только Хуррем, даже Роксоланой зваться не могу. Роксолана была православной, гяуркой, а Хуррем – правоверная мусульманка.

Она написала султану, осторожно сообщив о своем переходе в его веру.

Роксолана тогда постаралась изгнать все сомнения, выполняла все, что должна настоящая мусульманка. Конечно, не всегда стояла пять намазов, нарушала посты, но разве есть на свете хоть один человек, не святой, который не мог бы в этом повиниться?

А потом даже хадж совершила, отправившись в Мекку, пусть не пешком, но все же…

Первого сына родила легко, то ли юность сказалась, то ли еще зависти и ненависти вокруг столько не было.

– Ай! – Хуррем невольно присела. К ней кинулись служанки:

– Что, госпожа?!

– Кажется, началось…

– Зейнаб! Зейнаб! Скорее! – вокруг засуетились, забегали, подхватили под руки, повели к ложу.

Госпожа рожает! Вах!

– О Аллах! Помоги ей, Господи!

В отличие от суетливых слуг и повитух, двое были совершенно спокойны: Зейнаб и сама Роксолана.

– Зейнаб, неужели я рожаю?

– А ты ничего не чувствуешь?

– Только желание сильно натужиться.

– Ну и тужься, тужься как можно сильней. Рожай, Хуррем, рожай!

Такое бывает, очень малая часть женщин рожает просто и легко, не чувствуя особых страданий. Молодое, крепкое, пусть и маленькое тело Хуррем так и выпускало на свет первенца. Она не металась по комнате, схватившись за поясницу, не кричала истошно, пугая обитательниц гарема, она просто поднатужилась и родила.

– Госпожа, сын! У вас сын!

– Бисмиллах!

По гарему быстрее ветра разнеслось: Хуррем родила мальчика. Маленького, слабенького, но живого и крикливого.

К Сулейману полетела радостная весть: «С сыном вас, Повелитель!»

Юная мать была счастлива, потому что сумела подарить любимому человеку сына. Пусть он не будет наследником, у султана уже есть трое сыновей, но это дитя любви, а потому непременно будет красивым и умным. Султан думал так же.

От Повелителя прислали огромный свиток самаркандской бумаги, на которой золотыми чернилами было написано, что родившийся любимый сын от любимой жены нарекается именем великого предка – Мехмедом. А саму Хуррем отныне следует именовать султаншей Хасеки – самой любимой и дорогой сердцу султана.