Прощание

– Да-да, – сказал отец Яна Видара, переключил скорость и поехал назад той же дорогой, которой только что приехал. Снег в некоторых садах был в пятнах от пиротехники. По дороге попадались бредущие пары. Иногда проезжало такси. А в остальном – покой и тишина. Мне нравилось ехать сквозь мрак, когда светится только приборная доска, а рядом мужчина, который спокойно и уверенно ведет машину. Отец у Яна Видара был хорошим человеком. Добрым, участливым, но никогда не навязывался, когда Ян Видар давал понять, что нас надо оставить в покое. Он брал нас с собой на рыбалку, выручал, когда надо. Однажды, например, я проколол шину на велосипеде, и он, не говоря ни слова, заклеил ее, и, когда я собрался уезжать, велосипед был снова в порядке, а собираясь в отпуск всей семьей, они приглашали меня с собой. Он спрашивал, как поживают мои родители, и мать Яна Видара тоже, а когда отвозил меня домой, что случалось нередко, заводил разговор с моим папой или мамой, смотря кто выходил меня встречать, и приглашал заходить к ним домой. Что мои родители так и не собрались там побывать, это не его вина. Однако он был вспыльчивый, это я знал, хотя сам ни разу его в таком состоянии не видел, и среди чувств, которые к нему испытывал Ян Видар, присутствовала и ненависть.

– Итак, настал 1985 год, – сказал я, когда мы свернули с Е18 на мост Вароддбру.

– В самом деле, – сказал отец Яна Видара. – Или как там полагают на заднем сиденье?

Ян Видар не сказал ничего. Не заговорил и тогда, когда отец вышел из машины, а продолжал, вжавшись в сиденье, таращиться куда-то в пространство. Я обернулся назад и посмотрел на него. Он сидел неподвижно, уставив взгляд в подголовник.

– Ты что, дар речи потерял? – спросил его отец и улыбнулся мне.

Сзади по-прежнему не доносилось ни звука.

– А твои родители, – спросил отец Яна Видара, – они встречали Новый год дома?

Я кивнул:

– С бабушкой, дедушкой и дядей. Лютефиск и «Аквавит».

– Рад, что не остался дома?

– Да.

Поворот на Хьевик, затем мимо Хаммерсанна, через долину Рюенслетта. Темно, тихо, тепло и покойно. Ехать бы так и ехать всю жизнь, подумалось мне. Мимо их дома, вверх по серпантину в сторону моста Крагебру, вниз по склону с другой стороны, и вверх, в гору. Тут было не расчищено, рыхлый снег лежал слоем сантиметров в пять. Последнюю часть пути отец Яна Видара проехал на малой скорости. Мимо дома, где жили Сюсанн и Элиза, две сестры, переехавшие сюда из Канады, с которыми никто еще не успел толком познакомиться, мимо поворота, за которым жил Вильям, потом под горку и снова вверх, к нашему дому.

– Я высажу тебя здесь, – сказал отец Яна Видара. – Чтобы не разбудить их – вдруг они уже спят? Хорошо?

– Хорошо, – сказал я. – И огромное спасибо, что подвезли! Всего хорошего, Дживс!

Ян Видар поморгал, затем широко раскрыл глаза.

– Ага, – сказал он. – Всего хорошего!

– Хочешь пересесть вперед? – спросил его отец.

– А смысл? – отозвался Ян Видар.

Я захлопнул дверцу, помахал рукой и, подходя по дорожке к дому, услышал, как машина разворачивается у меня за спиной. Дживс! Почему я так его назвал? Этого прозвища, намекавшего на товарищество совершенно избыточно, поскольку мы и так были товарищами, я раньше никогда не употреблял.

Света в окнах не было. Значит, они легли. Я обрадовался, не потому, что хотел что-то скрыть, а потому, что никто не будет меня беспокоить. Сняв в передней верхнюю одежду, я вошел в гостиную. Все следы вечеринки были убраны. В кухне негромко гудела стиральная машина. Я сел на диван, очистил апельсин. Огонь догорел, но от камина все еще шло тепло. Мама была права – хорошо тут сидеть. В плетеном кресле лениво поднял голову кот. Встретив мой взгляд, он встал, соскочил, потрусил к дивану и вскочил ко мне на колени. Я отодвинул подальше апельсиновую шкурку – вещь, хуже которой для него ничего не могло быть.

– Можешь полежать, – сказал я, погладив его. – Полежи пока. Но только не до утра, чтоб ты знал. Я скоро пойду укладываться.

Он помесил меня лапками и свернулся клубком. Голова его медленно опустилась, легла на лапу, а через несколько секунд он перестал жмуриться от удовольствия и заснул.

– Кому как, – сказал я, – а вот тебе действительно хорошо.

Наутро меня разбудило радио на кухне, но я решил еще поваляться, все равно вставать было вроде бы незачем, и вскоре снова заснул. В следующий раз я проснулся уже в половине двенадцатого. Я оделся и спустился вниз. Мама читала за кухонным столом и подняла глаза, когда я вошел.

– Привет, – сказала она. – Хорошо вчера повеселились?

– Да, – сказал я. – Круто!

– А вернулся когда?

– В половине третьего. Нас забрал на машине отец Яна Видара.

Я сел за стол и намазал себе бутерброд с печеночным паштетом, с нескольких попыток, изловчившись, подцепил вилкой соленый огурец, положил его сверху, взялся за чайник и увидел, что он пустой.

– Осталось там что-нибудь? – спросила мама. – Я могу вскипятить еще.

– Одна чашка, наверное, наберется, – сказал я. – Только он, кажется, остыл.

Мама встала.

– Сиди, – сказал я. – Я и сам справлюсь.

– Ну что ты! Я же сижу рядом с плитой.