Прощание из ниоткуда. Книга 1: Памятное вино греха

Проводив ее, Влад по привычке направился было в сторону дома на углу Сенной и Орджоникидзе, но вовремя спохватился: зло, причиненное им жене, возвращалось к нему. С той, другой, он виделся теперь редко и чаще всего тайком. В последнее время она словно бы стеснялась его, стараясь не попадаться вместе с ним на глаза знакомым. Унижение, которое он при этом испытывал, постепенно разрушало его уверенность в себе, его цели и планы. Но даже сознавая, что конец близок и неминуем, он все еще цеплялся за всякое ее слово, полуулыбку, жест, в слабой надежде вернуть минувшее, короткую весну, праздник, который давно прошел. Не проси жалости у женщины, она живет в ином мире!

13

Вместе с первым снегом грянул, как говорится, гром. Ранним утром, в дом, где Влад квартировал, ворвался взволнованный до крайности Есьман со свежей газетой в трясущихся руках.

— Читай. — Отчеркнув острым ногтем место в «подвале» на третьей странице, он протянул ее Владу. — Началось!

В статье «За идейный уровень и художественное мастерство» ему посвящался небольшой, но прочувствованный абзац: «Ранняя профессионализация не приводит в конечном счете ни к чему хорошему. Весьма обнадеживающе заявивший о себе ранее молодой поэт-колхозник Влад Самсонов из станицы Пластуновской, бросив семью и работу, ведет богемный образ жизни, обивая пороги редакций со стихами, оставляющими желать много лучшего». Некоторая корявость изложения искупалась здесь предельной ясностью выводов. Пошел вон, это называется.

Влад предчувствовал, ожидал, даже знал наверняка, что разговор с начальством не пройдет ему даром и что день возмездия близок, но, когда это вдруг случилось, он растерялся. В городишке вроде Краснодара такие статейки подводили черту под биографией человека. Круг замкнулся.

Много позднее, среди хулы и ругательств куда большего масштаба, он скептически посмеется над своими тогдашними страхами, но в то утро, наедине с Есьманом, ему было не до смеха. Его бесцеремонно загоняли в угол, лишив при этом возможности сопротивляться, потому что противник оказался безлик и невидим, а стена позади призрачна и неверна. Ему не предлагалось даже капитуляции…

Вас бы мне в те поры рядом, Андрей Дмитриевич, дорогой товарищ Сахаров, но до этого еще идти и идти!..

— Что ты думаешь делать? — Горбун с тревогой следил за его лихорадочным одеванием. — Куда пойдешь?

— Еще не знаю.

— Не наломай дров.

— Постараюсь.

— Пойдем вместе?

— Это зачем?

— Веселее…

— А как же насчет «гигиены души»?

— Смотри…

Есьман еще неуверенно, словно ожидая, что Влад передумает, потоптался у порога, но тому в эту минуту было не до его тревог и сочувствия, и он, убедившись в этом, бесшумно исчез за дверью.

Требовалось одуматься, прийти в себя, собраться с мыслями, чтобы принять необходимое решение. Влад без цели и направления кружил по городским окраинам, инстинктивно сторонился центра, боясь встретить кого-нибудь из знакомых. Это было бы сейчас для Влада нестерпимее всего. Но увернуться от такой встречи ему все же не удалось.

Из полутьмы винного погреба на самой окраине перед ним вдруг выделился Жора Завалов, уже вполпьяна.

— Герою дня, наше вам с кисточкой! — Тот бросился к нему с распростертыми объятиями. — Чего смурной такой! — Он уже знал обо всем. — Плюнь и разотри. Меня, помню, в Ростове так расчихвостили, что будь здоров. Делов куча! На всякий чих не наздравствуешься, всем мудакам не угодишь. Пойдем-ка лучше со мной. У нас нынче «Сирано», премьерная бодяга, значит, гульба будет. Выпьем, девочек возьмем, «тяни-толкая» устроим, а! Кстати, посмотришь, каков я «Сирано». Маэстро, за мной!

Владу вдруг стало все безразлично: в театр, так в театр, плевать ему на всех с высокой колокольни; Бог не выдаст — свинья не съест! Глядишь, эта маленькая разрядка отвлечет его, поможет ему рассеяться, обрести равновесие.

Тот слегка (все-таки спектакль!) покуролесил еще по злачным местам, таская Влада за собой и потчуя его варварским набором от мускателя до пива включительно, пока они добрались до театра, где актер заметно отрезвел и подобрался:

— Ну, пожелай мне, а я пошлю тебя к черту, глядишь, у тебя рука счастливая… Господи, благослови!..

Влад, хоть и сам, в известной, конечно, степени, занимался театром, любил сцену, знал кое-какие нехитрые ее секреты, но так, до седых волос, и не смог постичь тайну этого преображения. Еще полчаса тому назад, казалось свинцово пьяный, актер задыхался на подмостках от безответной любви и язвительной ярости, заставляя зал задыхаться и мучиться вместе с ним. Черт бы тебя побрал, Завалов! И храни тебя Бог!