Прощание с детством (СИ)

  Дина, которая стал другой гораздо раньше нас, поняла это задолго то того, как я облек свои смутные неудовольствия в мысли и слова.

  Однажды мы лежали на нашей крыше, вдали от всех, невидимые и свободные, под теплым июньским солнцем. Я и Дина, Коля в тот раз был чем-то занят.

  Дина стала совсем девушкой, и это каждый раз с тревогой приходило мне в голову, когда я оглядывался на ее тело.

  'Тебя что-то беспокоит?' - спросила она, по-прежнему не открывая глаз.

  'Немного'.

  'Скажешь, что именно, или мне догадаться с трех раз?'

  'Скажу... хочу сказать, но не знаю, как объяснить...'

  Она слушала.

  'Помнишь, как однажды мы катались на велосипеде и вымокли до нитки?'

  'И я сказала, что мне не поздоровится, если я в таком виде припрусь домой'.

  'Мы пошли сушиться ко мне...'

  'И ты надавал мне кучу полотенец...'

  'А потом ты пришла и увидела меня голым... Тогда мы были совсем дети... а теперь...'

  'Что теперь?'

  'Мы выросли... и я не знаю... мне кажется, что-то уходит. И даже то, что мы загораем, как раньше... это ведь не вернет то, прежнее, потому что-то... мы выросли, и я другой, и ты - другая...'

  Дина приподнялась и присела вплотную ко мне, положив руку мне на живот.

  'И это тебя пугает? Что мы меняемся?'

  'Я боюсь, что прежнее уйдет. И будет не нас трое, а будут двое, и кто-то окажется лишним... в последнее время ты гуляешь только с Колей'.

  'Вот ты о чем. Нет, Жека, ты неправ. Ты очень не прав. Может меняться все вокруг, главное не это, главное - не предавать себя, то, чему когда-то поклялся, что любил и чем жил. И вовсе дело не в том, что я взрослая. И я тебе это докажу...'

  Она наклонилась ко мне и поцеловала, по-настоящему, долгим жадным поцелуем.

  'Я хочу, чтобы ты был первым. Я всегда этого хотела. И пусть это будет моим ответом'.

  Она взяла мою руку и провела по своему телу. Так, что появилось и окрепло что-то новое, неизведанное до того, что никогда не существовало в детских прикосновениях. Стыдясь, робея, подавленный силой, что пересиливала все прежние чувства, я коснулся ее по-иному. В неумелых податливых и ненасытных объятиях открылась дверь в новый мир, сладкий, не знающий пощады и усталости, кружащий голову и мысли в нежной ласковой мгле страсти...

  Я подумал, что мы поступаем несправедливо по отношению к Коле, но она, прочитав вопрос в неуверенном моем взгляде, запечатала слова поцелуем-шептаньем: 'Нас по-прежнему трое...'

  Через год, сразу после окончания школы меня призвали в армию. Мы попрощались торопливо, сумбурно, словно расставались на день. На той самой крыше.

  Они остались сидеть рядышком, обнимая друг друга и глядя на густые хлопковые, полные веса облака и ряды крыш, сменяющих друг друга, а я, махнув рукой, бросился вниз, к чемоданам и сигналившему такси.

  Через два года я вернулся домой.

  Все изменилось. Длинная лестница, пролет которой я никогда не мог перепрыгнуть за один раз, оказалась вдруг маленькой и короткой. Обшарпанные маленькие двери, выходящие в один коридор. Мать Дины, надломленная женщина, шестой год не снимающая траура, с того самого июльского дня.

  'Здравствуйте, Женя, - тихо произнесла она, - Вы вернулись...'

  'Да, Марья Николаевна'.

  Она вздохнула.

  'Я знаю, Вы дружили с ней... Вы еще не ходили на кладбище?'

  Я был там сегодня утром. Сразу, как вернулся. Две фотографии, чуть осветленные временем. Мальчик и девочка. Такие, какими я их запомнил...