Прощание с колхозом

Панина усадьба – на краю хутора, у кургана в затишке. Старый сад с могучими вековыми грушами, с вишневой, сливовой, терновой гущиной. Хорошо там сидеть в тишине и покое. Весной, утонув в белом цвете, в живом гуденье тварей летучих, в сладком духе. Или осенью, когда в маковках груш ветер шумит, а в подножье приютно, светло, по-осеннему нарядно. Багровая, желтая, алая листва даже в пасмурном дне светит и греет. Воздух прозрачен. Далеко всё видать: просторная долина, тополя да вербы над речкой в яркой желтизне, белые меловые обрывы.

Но Паня Стишенкова отсюда уехала, потому что.

– Как там воздух? – по телефону спрашиваю у супруги моего товарища. – Свежий?

– Приезжайте, очень свежий, – отвечает она, – не то что городской. Лысёна убрела, полдня искали ее. По грязюке, по яругам на карачках да на заднице лазили. Дышали.

Это понятно. Осень. Грязь.

– Приезжайте. Мошка кипит, не дохнешь. Скотину заела. Дымари разводим на базу, в катухах, у курей. Сами прокоптились, не протухнем теперь.

– Приезжайте. На вертолете. Хлеба везите. Дороги перемело. Свету нет. Где-то провода оборвались. Вот и сидим с лампой. Керосин кончается. Совсем свежий будет воздух.

В телефонной трубке что-то трещит, разговор обрывается. Ведь там по-прежнему: столбы, провода, степь, вечный ветер. А может, просто надоели моей собеседнице эти разговоры «сытого с голодным», когда сидит она без электричества, без хлеба, в безлюдье.

Кажется еще недавно на хуторе, вокруг и рядом жили бабка Акуля, Фома Жармелов с женою Хомовной, Нюся-татарка, сын ее – Васька, чеченка Полина, Вьючновы, кум Павло, тетя Катя Одининцева, старые Шахманы, Савва, Мишка Бахчевник, дед Федор да Федя-суслик, Витя Кравченко, Мишка Хухука, Чоковы. К телефону идут чуть не строем. Надоедят, хоть гони их порой.

Вроде еще недавно товарищ мой писал отчаянное письмо «К администрации всех рангов!»: «В хуторе проживают более ста двадцати жителей». Нынче их – на пальцах перечтешь. Перемерли, уехали, не вернутся. Последним хуторянам: Гавриловым, Адининцевым, Панкратьичу да соседке его бабке Ксене – перевалило за семьдесят лет. Старые люди, ветхие домишки, руины. Из новостроек за последние двадцать ли, тридцать лет, лишь гладкий, хорошо обтесанный столб, который водрузили в прошлом году возле подворья моего товарища. «Говорят, что какой-то будет телефон, вроде из космоса, – сказал тогда мне хозяин. И добавил: – Брешут, наверное. Кому это нужно…»

Оказалось, что «нужно». В нынешний мой приезд на белом, ошкуренном, еще не потемневшим столбе красовался под синим пластмассовым навесом ярко-красный телефон ли, таксофон. Все на месте и все чин по чину: трубка, кнопки, инструкция с картинками для неграмотных. Но возле столба и «таксофона» снег не утоптан. Я подошел, поглядел, трубку телефонную снял и даже кнопочки понажимал: 09, 01, 02, 03. Ответа, конечно, не было. Может потому, что, как явствовало из инструкции, для разговоров по таксофону нужны «карточки», которые можно приобрести в станице Голубинской, то есть далеко-далёко отсюда.

На хуторе, как и прежде, есть три обычных телефона: у моего товарища, у Юрия Старикова и в школе. А еще телефоны-«мобильники». В самом хуторе они молчат, потому что лежит он в ложбине; но поднимись на гору и «гутарь» со всем белым светом. Гору теперь зовут «переговорным пунктом». Туда при нужде и тащатся старые.

А этот приглядный таксофон обречен на долгое молчание. Очередная «программа», бюджетные деньги «на ветер», который дует прямиком в чей-то «карман». Полторы тысячи никому не нужных «таксофонов» установили в нашей области, на таких вот обезлюдевших хуторах. В Осиновке, где две чеченских семьи живут, в Большой Голубой, где тоже никого, считай, не осталось; хотели даже водрузить такой вот «столп» на Евлампиевском хуторе, где уже два десятка лет – одно лишь кладбище. Но где-то «числится» хутор и ему положен столб с таксофоном. Едва отбоярились в сельской администрации от такого подарка. А на мой взгляд, можно было и поставить. Недолгий, но памятник. Чему? Новому времени, новой экономике или старой дури?.. Мало ли чему. Впрочем, виноват: «дурь» – не при чем. Это, конечно, чей-то «бизнес» и, конечно, «коммерческая тайна». Но речь нынче вовсе о другом.

Этот столб с никому не нужным телефоном ли, таксофоном – единственная хуторская новостройка, считай, за тридцать переходных лет от колхозного социализма до нынешних дней.

При советской власти, в последних годах ее, когда областью руководил энергичный В. И. Калашников, возле хутора в короткий срок, за два года, возвели огромный животноводческий комплекс, который должен был, по задумке, оживить этот обезлюдевший край. Не хватило года ли, двух, чтобы сделать дорогу с «твердым покрытием». Она уже была спроектирована, геодезическую разметку провели; но грянула «перестройка».