— Насколько мне известно, Могила этому антиквару перезвонить должен был по «сотке». Так они договаривались. Тот в розыске сидел с Колосовым, вместе ждали звонка. Назначил Могила ему встречу на девять вечера на площади трех вокзалов. Требовал, чтобы антиквар, раз надумал брать иконы, приехал уже с деньгами. Помощник наш добровольный явился туда. Ну, естественно, наши его прикрывали, Ждали-ждали, потом Могила снизошел. Осторожный он, да и оружие было при нем.
— Оружие? — Катя старательно записывала.
— Пистолет «вальтер» ППК номер 112280 образца 1989 года. Надо перед экспертизой по учетам прогнать… Мда-а, запасная обойма к нему… Словом, отошли они к машине — вроде бы сделку заключить из полы в полу. Могила иконы достал, ну, тут наши соколы налетели и.., финита. Красивое задержание.
— Константин Станиславович, арестованный в коридоре ждет, — заглянул в дверь конвойный.
Катя наблюдала, как в кабинет ввели гражданина Могильного: метр с кепкой, ножки — колесом, а с гонором, и с немалым. На Могильном был дорогой спортивный костюм и бездна золотых побрякушек, что, как известно, в сочетании с вытянувшимися на коленках пузырем «адидасами» отчего-то до сих пор считается у провинциальной братвы последним криком моды. Хотя столичный криминал, несколько приобщившийся к веяниям «от кутюр», давно уже поставил крест и на этих «адидасах», и на алых колониальных пиджаках, и даже на кашемировых пальто «от Кардена» до пят.
Иннокентий Могильный — Кеша Могила, Володимир Чалый (это уж как кому нравится) — без приглашения плюхнулся на стул, так чтобы лицезреть в первую очередь существо женского пола, от которых, явно отвык в своей архангельской «ссылке» и только-только начал привыкать на пляжах Большого Фонтана, да вот.., враги помешали. А следователя Ластикова он словно в упор не видел.
— День добрый. Надо же, какой приятный сюрприз. А вы, девушка, в милиции служите? Давно? — наигранно галантно обратился он к Кате, сверкнув фиксой самоварного золота. — И в каком же вы звании, фея моя?
— Гражданин Могильный, еще раз напоминаю вам, что вы задержаны по подозрению в совершении кражи церковного антиквариата, — словно иерихонская труба зычно возвестил Ластиков, — и с момента задержания по закону вы можете располагать услугами защитника для…
— Майор, айн момент, — Могильный поморщился. — Не дергайся так, Счас мы с тобой наши делишки обсудим — адвокат, протокол… Ну дай хоть отдышусь — лестницы у вас тут больно крутые. Да и на девушку красивую полюбуюсь. Девушка, а вы, если не секрет, замужем?
Ластиков снова хотел было направить беседу в официальное русло. Но Катя незаметно кивнула ему: пять минут мои, ты обещал. Дай же и мне полюбоваться на это чудо природы. Она видела: Могила, отлично понимая, что для него означает задержание с по личным, все же отчаянно старается сохранить лицо. Все это его развязное балагурство было лишь маской. И хотя вел он себя нагло, Кате отчего-то было его жаль. Чисто по-человечески.
— Замужем, — ответила она кротко.
— А муж — мальчишку небось, сопляк какой-нибудь, лейтенантишка нищий. Эх, девочка моя… Хочешь, секрет тебе один открою? Не там выбираешь, ласточка. Нет, не здесь они, настоящие-то мужики, которые толк в этом самом деле понимают. Не писульками этими вот кляузными они заняты, а…
— Храмы Божьи обворовывают, настоящие-то, да? — еще более кротко ответила Катя, обворожительно улыбнувшись.
— — Да это мелочи. Бог простит. — Черные глазки Могилы сверкнули. — Так и не услышал я, в каком же вы звании?
— Капитан милиции.
— И тоже следователь?
— Корреспондент, криминальный обозреватель.
— О, пресса! Читал я вашу ментовскую — «Щит», что ли, как-то в поезде ради любопытства купил. Хвалите вы там себя сами аж до заикания: того взяли, этого взяли. Скромности маловато профессиональной. И я, что ли, теперь для статейки вам сгожусь?
— Я хочу написать о вашем деле правду. — Катя так и мучилась добротой и сочувствием. — А можно и вам, Иннокентий Ильич, вопрос задать?
Могила поднял брови, похожие на две черные запятые.
— Вот когда вы в церковь проникали, не боялись, что Бог вас накажет?
— А кто сказал, что я туда проникал, ласточка? Что я там что-то украл… Это пусть докажут. Посмотрю, что у ваших из этого выйдет. Иконы я на рынке купил у пьяного незнакомца. И потом, я ж тебе уже сказал… Бог простит.
— А ваше задержание стало для вас неожиданностью?
Могила лишь горько усмехнулся и сделал небрежный жест — а, пропадай моя голова!
— Но вы о чем-нибудь сожалеете? Вы так недолго были на свободе, и вот снова за решетку. Не обидно? — Катя чувствовала: это ее последний вопрос к нему.