Прошито насквозь. Прага и Будапешт. 1970

– Так вот, твои духи они сотворили со мной нечто странное. Вызвали слюноотделение, понимаешь? Хотелось стоять рядом с тобой и дышать так глубоко, как это только возможно. Без всяких на то причин.

– Это все кофе – он обостряет все чувства.

– Я пил кофе и до вчерашней ночи.

Она поднялась, и, не отпуская подушку, уселась рядом с ним, коснувшись его теплом своего тела.

– Я лечусь ощущениями и впечатлениями от обычной жизни. Пытаюсь исцелиться после того, как умерли мои дочери и муж – их лодка перевернулась, и они утонули. С тех пор я перепробовала много всего, но ничего не смогла найти. Я не молода и не стара – нужно как-то жить дальше, но каждый день я понимаю, что теряю цель, ради которой стоит стараться. Сейчас уже и не припомню, что и зачем я делала в прежней жизни.

Он поднял на нее взгляд.

– Ты смелая женщина, – сказал он. – Это правда.

– В Будапеште у меня остался дом, – продолжила она, положив руку поверх его ладони. – Я не была там уже целый год. Бродяжничаю по другим городам. Подумываю о том, чтобы продать его, но для этого пришлось бы вернуться туда, навести порядок, разобрать вещи… нет уж, пусть все пока остается, как есть. Детская комната осталась такой же, как и при них – только пыль, наверное, села поверх игрушек. Так что никакая я не смелая, это уж точно. А сейчас я буду готовить неправильный завтрак, но ты не смей мне мешать.

Ева отложила подушку, поднялась с дивана и прошла к столу, на котором стояла плита. На тыльной стороне ладони осталось ощущение ее прикосновения – теплое и мягкое.

Она готовила луковые кольца в кляре, и все это время ни разу не попыталась оглянуться и посмотреть на него.

Кто ест жареные луковые кольца с утра пораньше? Кто запивает такой завтрак крепким чаем без сахара? Вопреки ожиданиям это было вкусно, хотя и довольно необычно.

В молчании невозможно найти ответы на некоторые вопросы – лишь начав говорить вслух, можно прощупать собственный разум и найти истинную причину всех своих поступков. Желательно говорить с кем-то живым, способным слушать и понимать, а не просто рассуждать с самим собой. Хотя, монологи без слушателей тоже иногда помогают – все люди говорят сами с собой, когда остаются в одиночестве, но мало кто в этом признается.

Адам пробовал говорить с собой всю прошедшую неделю – он даже нашептывал себе под нос, замерзая в той беседке и наблюдая за окнами. Такие разговоры ни к чему не привели. Только сейчас, когда Ева потребовала объяснений и вынудила его заговорить, он смог найти то самое зерно правды, которое крылось за его преследованиями, поисками и ожиданиями. Ева создавала в нем чувства и наполняла мир ощущениями. Убогий, серый мир, в котором даже изысканные блюда классифицировались только согласно правилам, начал оживать.

Простая еда казалась замечательной, слабые нотки легкого парфюма будили эмоции и фантазии, а кусочек туалетного мыла заполнял воображение образами и идеями. Запах нагретого масла, соприкоснувшегося с луком и жидким тестом, оказался очень приятным. Полнота сменила пустоту, и Адам понимал, что не хочет терять это чувство.

Они сидели на балконе, держали тарелки в руках, – стола здесь не было – а чашки с чаем покоились на том же узком подоконнике. Внизу оживал город, робкие сигналы автомобилей временами нарушали тишину. В доме напротив в редких окнах зашевелились занавески. Пижамные штаны болтались над щиколотками, а рукава рубашки пришлось закатать, чтобы они не казались отчаянно короткими. Они пользовались одной салфеткой на двоих – она лежала между их чашками.

Синеватый номер – расплывшиеся цифры – замер на его предплечье. Ева будто его и не замечала. Обычно ему приходилось прятать эту позорную татуировку под одеждой, и он поддерживал связь только с ограниченным кругом женщин только потому, что не хотел каждый раз объяснять и выслушивать одни и те же слова сочувствия. Временами он забывал о номере, да и не все окружающие, как оказалось, знали происхождение этих цифр. Но бывали дни, когда в транспорте или в магазине он натыкался на застывший взгляд – на его пути встречались достаточно просвещенные люди, которые помнили и знали больше, чем хотелось бы.

С Евой он не ощущал стыда – она сама рассказала ему о том, что с ней случилось, а номер открывал возможность ответить тем же, не растрачивая время на слова.

– Я приду к тебе вечером, – опустив тарелку прямо на пол возле ножек своего стула, сказала она. – Зайду в двенадцать часов. В это время город еще не спит, можно пройтись по улицам, если ты захочешь. Что сидеть на одном месте? Если ты будешь со мной, то мы уж точно не заблудимся. Я ведь не покидала Жижков с тех пор как приехала сюда и нашла квартиру. А говорят, что в Праге есть много мест, на которые стоит взглянуть.

– Не знаю, я их не видел.

– А сколько лет ты здесь живешь?

Он улыбнулся и опустил голову.

– Двадцать. И почти все это время работаю поваром.

– В этом ресторане?

– Этому ресторану всего пятнадцать лет.

– Вот как? А где еще ты работал?

Адам поднялся и отодвинул стул к стене.

– Скажу тебе, когда придешь ко мне. Буду очень ждать.