Прошлое

Половинки двери распахнулись одновременно: Римини толкнул левую, София — правую. Оказавшись в фойе, Римини даже испытал некоторое разочарование: он ожидал увидеть множество людей и услышать множество разговоров сразу — так публика обычно компенсирует исполнение обета молчания, который налагается на нее в зрительном зале. Оказалось, что слушатели семинара уже успели разойтись, и в фойе Римини увидел лишь пару студентов, которые лениво рассматривали афиши университетского театра, да хромого старого сторожа, уже приготовившего замки и цепочки для входных дверей. Свет, впрочем, еще не выключили, и мощные люстры словно прогревали напоследок опустевшее фойе. «Пойдем посидим где-нибудь?» — предложила София. Римини окинул ее взглядом с головы до ног: брюки казались новыми, но один отворот уже успел обтрепаться, а карман уже украшало овальное, в форме слезы, пятно — не то масло, не то какой-то другой жир; на каждой руке Софии было по три, если не по четыре кольца — не драгоценные, а те, что она всегда покупала в магазинах народных промыслов, скромные, строгие и благородные; но ногти, успел заметить Римини, были грязные и обгрызенные. Это была не небрежность, а, напротив, высочайшая требовательность к себе, просто какая-то несуразная и бестолковая. Только сейчас Римини понял, что пахло от нее не духами, а смесью кремов, пота и румян, и увидел, что из-за обильного макияжа глаза Софии кажутся разными не только по форме, но и по размеру — правый выглядел более узким, чем левый. «Нет, — сказал Римини, — не могу. У нас закрытие семинара, я должен быть на прощальном ужине вместе со всеми нашими». В этот момент двери театра распахнулись и в фойе появилась Кармен — с усталым, даже страдальческим выражением на лице, но при этом — с букетом цветов и в сопровождении немолодого, до черноты загорелого мужчины в шикарном костюме; мужчина прикрывал лицо носовым платком и чихал не переставая. Кармен увидела Римини и замерла — правая нога впереди и в воздухе, левая — позади, напряженная и готовая в следующее мгновение тоже оторваться от земли; Римини почувствовал себя каким-то мелким языческим божеством, из тех, что покровительствуют похоти, зависти и прочим низменным страстям: наткнувшись в лесу на прекрасную охотницу, они сходят с ума от желания, но, будучи не в силах овладеть ею, — либо потому, что не позволяет проклятая божественная иерархия, либо потому, что кто-то из могущественных богов уже назначил ее своей добычей, — решают всем назло превратить ее в каменную статую. К счастью, этого не случилось — Кармен заставила себя сделать еще один шаг; целлофановая упаковка цветов зашуршала, даже чихающий кавалер Кармен — и тот вроде бы успокоился; Римини показалось, что он заметил на шее Кармен, чуть ниже мочки уха, темное пятно — ни дать ни взять укус вампира. Он и сам удивился тому, в какую ярость привела его невозможность выяснить, кто именно оставил этот предательский след. Они шагнули навстречу друг другу и улыбнулись — пора было приступать к ритуалу прощания. Получилось оно одновременно пафосным и весьма жалким: оба одновременно протянули друг другу руки — но руки не встретились; они подхватывали не произнесенные реплики и без всякой надобности представили друг другу своих спутников. Наконец Кармен оживилась. «Пойдешь?» — спросила она, делая рукой неопределенный жест и обозначая таким образом ресторан, где Пусьер и члены оргкомитета уже, должно быть, вовсю предавались чревоугодию. «А ты?» — осведомился Римини. «Нет», — сказала она и скривила губы, чтобы продемонстрировать не то скуку, не то усталость. Затем Кармен прошлась по Софии жестким, как наждак, взглядом, словно для того, чтобы запечатлеть в памяти полный и подробный образ этой женщины, которому потом, уже наедине, она могла бы задать вопросы и высказать претензии, что крутились у нее на языке; вновь обернувшись к Римини, она непроизвольно опустила взгляд, но все же с деланой легкостью сказала: «Ну ладно, увидимся». С этими словами она ушла. Кавалер с носовым платком в руках некоторое время растерянно простоял на месте, словно актер, которому предложили сыграть небольшой эпизод и забыли объяснить, как вести себя во второй сцене, вот он и замялся на глазах у почтенной публики, не зная, что говорить, куда встать и что делать. Наконец его осенило: он прокашлялся и, убрав платок в карман, одарил Римини и Софию восхитительным «желаю приятного вечера», достойным какого-нибудь старого аргентинского фильма. С трудом сдерживая смех, София проводила его возгласами «ах, прощайте, прощайте» — как будто он уплывал на корабле, а она оставалась ждать его на причале. В следующую секунду, словно сорвав с себя маску комической актрисы, она обернулась к Римини и потребовала у него отчета: «Это и есть Кармен?» — «Да, — сказал Римини. — А что?» — «Она тебе нравится?» — «София, я бы попросил…» — «А она ничего. Молодец, хороший выбор. Во-первых, твоя ровесница, это уже немалое достоинство. Лодыжки красивые. Остальное вроде тоже ничего. Вежливая. Очаровательный шрам от прививки на плече. Нет, слушай, действительно отличная партия…» Римини казалось, что он слушает не то доклад, не то ответ на экзамене по теме какой-то хитроумной научной классификации, в которой сам уже давно занимает отведенное строго для него место. «…Наверняка заботливая, явно чувственная и очень, очень

женственная». — «София, хватит. Что это на тебя нашло». — «Сама не знаю. Я чувствую себя странно — наверное, как лунатик. Это, скорее всего, из-за перелета и смены часовых поясов. Но ты меня не отвлекай. Итак — по-моему, ты не прогадал. Нет, конечно, в страсти ты кое-что потеряешь. Зато приобретешь зрелость и солидность. Стоит ли оно того — по-моему, ты уже и сам все решил. Лично мне кажется, что вы друг другу подходите. А Вера — ну сколько же можно. Побаловался, и хватит. Ты свое от нее получил. По крайней мере, запаса гемоглобина теперь тебе надолго хватит. Ты неплохо устроился: ни дать ни взять биржевой брокер. Берешь молодость там-то и по столько-то и вкладываешь ее…»