Прошлое

Сам он жил в районе Нуньес, на двадцать каком-то этаже небоскреба-башни — из тех, что в ветреные дни, кажется, немного покачиваются и содрогаются, когда близко пролетают самолеты. Первый этап реабилитации — самый трудоемкий, по словам тренера, но не самый трудный (ибо тому, кто находится на самом дне, любой, даже самый маленький прогресс кажется гигантским скачком, а тому, кто выплыл, — любой, даже самый маленький сдвиг кажется чудовищно тяжелым предприятием, требующим огромных усилий) — Римини предстояло провести в помещении, которое его спаситель называл ни много ни мало храмом. Это была просторная прямоугольная комната с видом на реку; ее обстановку составляли не совсем типичные для жилого помещения предметы: каучуковый матрас, толщиной с обыкновенный ковер, циновка татами, станок с параллельными брусьями, беговая дорожка и два силовых тренажера с набором грузов — все это зрительно удваивалось, отражаясь в зеркале, занимавшем целиком одну из стен. Идеальное место — а Римини оказался идеальным пациентом. Тренер разработал для него индивидуальную программу с постепенно возрастающей нагрузкой, которая включала не только физические упражнения, но также диету, прием комплекса витаминов, гидротерапию и массаж. Римини взялся за дело, не задумываясь над тем, нужно ему это или нет; к занятиям он относился, как истово верующий человек к религиозным обрядам, — эти занятия направляли его жизнь в определенное русло и избавляли от необходимости лично принимать какие-то решения; впрочем, в отличие от любой другой религии, эта не требовала взамен никакой интеллектуальной или же духовной отдачи. Римини скрупулезно выполнял все предписания тренера — даже когда того не было дома. Любой другой на его месте воспользовался бы отсутствием наставника для того, чтобы снизить нагрузку, провести какое-то время в праздности или хотя бы разнообразить свое существование такими невинными удовольствиями, как телефон, телевизор или книги; Римини же не отвлекался ни на что — отчасти вследствие все еще сохранявшейся в нем болезненной инертности, отчасти из просыпавшейся убежденности в том, что действительно нужно с собой что-то делать, и лучше — под руководством того, кто знает как; наконец — просто потому, что в квартире не было ни радио, ни музыкальной аппаратуры. Тренер был несколько глуховат; из печатной продукции он потреблял только специализированные издания типа «Muscle Today», «True Fitness» и «EveryBody», которые ему переводила коллега, в совершенстве владевшая английским, — впрочем, и эти не самые увлекательные для простого читателя журналы хозяин квартиры благоразумно убрал под замок. Телевизор у него был — он включал его ненадолго либо по вечерам, чтобы скорее заснуть, либо во время занятий, настроив на канал «Телемагазин», чтобы быть в курсе, что, как он выражался, «впаривают народу» под видом очередного портативного чудо-тренажера, спасительного корректора фигуры и прочих достижений «великой индустрии обмана, которая крутит и вертит теми, кто хочет купить здоровое тело за деньги». Так вот, чтобы не проверять на прочность еще не окрепшую силу воли Римини, тренер взял да и заблокировал телевизор какой-то комбинацией клавиш, не зная которую пациенту оставалось воспринимать этот черный ящик лишь в качестве еще одного — но, в отличие от остальных, совершенно бесполезного — предмета обстановки. Целью тренера было даже не столько оградить Римини от ненужных впечатлений, сколько не дать ему расплескать попусту скромное количество энергии, которое в нем образовалось с начала занятий. С точки зрения опытного спортсмена, распад личности Римини представлял собой типичный случай энергетической энтропии: сначала — нарушение привычного порядка и циркуляции внутренней энергии, а затем и ее беспорядочная, хаотичная утечка. От Римини и его наставника требовалось перекрыть пути этой утечки; затем им вместе предстояло накопить энергию в минимально достаточном количестве для того, чтобы процессы расходования и траты пришли в равновесие, обеспечив протекание в организме Римини самоподдерживающейся реакции обмена. После этого оставалось лишь вбирать дополнительную энергию и ждать того, что по-английски называется «feedback», — отдачи. Римини не вдавался в теоретические размышления, но, следуя основанным на них рекомендациям тренера, очень быстро стал чувствовать себя гораздо лучше. Думать ему ни о чем было не нужно: его разум, воображение и память представляли собой чистые листы, поверхности, равномерно покрытые белой краской, — наподобие стен в его храме, единственным украшением которого был большой фотопортрет Чарльза Атласа в спальне тренера. Это была увеличенная фотография с обложки одной из брошюр, описания комплекса упражнений по методике Атласа, — в свое время программы заочных тренировок издавались огромными тиражами. Больше никаких картин, никаких изображений в квартире тренера не было; он считал, что изображения поощряют внутреннюю слабость и препятствуют достижению совершенства одного-единственного образа — своего собственного тела. В его жилище можно было ощущать себя как в тюрьме или же как в буддистском храме: здесь все было подчинено правилам, ритму и законам многократного повторения. Римини понадобилось меньше недели для того, чтобы начать приходить в себя; ощущение было такое, словно у какого-то беспозвоночного создания — амебы или, например, медузы — стремительно стал формироваться позвоночник, внутренняя опора, а вслед за ним — и полноценный скелет; и вот эта еще недавно бесформенная масса вдруг стала обретать способность держаться прямо, расправить плечи и даже самостоятельно и целенаправленно передвигаться — впервые за последние несколько месяцев.