Прошу, убей меня.

Однажды, когда Ричард уже ушел из Heartbreakers, они с Терри Орком пришли ко мне домой. Меня колбасило из-за того, что я разбежался с подругой. Я был пьян вусмерть, а они были под кайфом. Я ставил разные записи, а потом моего градуса хватило, чтобы дать Хеллу послушать группу, в которой я играл в 1969 году, — несколько выездных концертов, где я исполнял «Johnny B. Goode» и «Eight Miles High». Тогда еще делали неумеренно длинные соло, и, мне кажется, Хелл внезапно понял, что это его стиль.

Когда кассета кончилась, Хелл спросил у меня: «Ну что, хочешь играть в моей группе?»

«Эй, что ты сказал?» Я был и вправду удивлен. Много лет рокеры относились ко мне, как к прокаженному из-за того, что я отказывался сменить свой прикид.

Но и Хелл намаялся с моим внешним видом. Чтобы соответствовать его требованиям, я стал вместо обычных рубашек на пуговицах носить майки под спортивной курткой, но Хелл часто рвал майки в клочья. Однажды, когда мы ехали в такси в «CBGB», он поджег мою майку. Она была из горючей ткани, и огонь стал быстро распространяться. Стащить с себя горящую майку — нетривиальная задача. Ради Хелла я отрастил бороду. Я позволил ему себя постричь, но только один-единственный раз. Он укоротил мои и так недлинные волосы и настриг несколько проплешин по всей голове, что я не оценил. За всю мою жизнь со мной так не обращались даже в бакалейных лавках.

Он постоянно дергал нас по поводу внешности. Он говорил: «Я не хочу, чтобы вы все выглядели так, как я, внешность должна стать заявлением».

Я возражал ему: «Хорошо, вот тебе заявление: посмотри, вот дебильный на вид хиппи Марк Белл, вот черный растаман и вот я, вылитый обезумевший страховой агент».

Он проворчал: «Ну точно, ты выглядешь как профессор или страховой агент, в этом стиле».

Я сказал: «Точно! Есть ли в «CBGB» кто-нибудь, похожий на нас? Нет? Тем лучше, хотя, может, и хуже».

Он сказал: «Что бы ты ни делал — похоже, ты стремишься к безликости. У тебя когда-нибудь была машина, Боб?»

«Конечно», — сказал я.

Он сказал: «Держу пари, что она была коричневая или серая».

Я подтвердил: «В точку! Она была коричневая».

Но до определенной стенени он относился ко мне терпимо, и в то время он больше верил в меня, чем я сам. Мне бы хотелось думать, что с моим безграничным талантом я бы рано или поздно поднялся к вершине и получил признание, но это далеко не факт. Даже критика Ричарда значила, что у него больше веры в меня, чем у меня самого. Моя самоуверенность была на уровне плинтуса. К тому времени мне уже стукнуло тридцать три, и я играл с 1958 года.

Айвен Джулиан: Когда я шел на репетиционную базу в «Дейли планет» на Тридцатой улице, я не знал, чего ждать. Вошел я в студию и увидел Марка Белла, который сидел в углу и глушил водку. Рядом с Марком сидели две цыпочки, блондинка и рыженькая, ростом около семи футов каждая, в крупноячеистых чулках: они передавали бутылку по кругу и материли друг друга. Две цыпочки бились за Марка, ха-ха-ха!

Я не сразу врубился, где Ричард Хелл, потому что процессом руководил Боб Куин, а Ричард просто сидел. Ричард был бас-гитаристом, а Куин — лид-гитаристом, поэтому я принял Боба Куина за Ричарда Хелла.

Терри Орк: Когда мы первый раз встретились с Лестером Бэнгсом, я сказал ему, что спал с Лу Ридом, и это произвело на него большое впечатление. На самом деле я никогда не спал с ним. Но каждый раз, когда Лестер видел меня, он говорил: «Это тот самый парень, который ебал Лу Рида!»

Лестер жил какое-то время у меня, и его сильно зацепило видение мира Ричарда Хелла, а также его представление о музыке и поэзии — Лестеру нравилось то, что предлагал Хелл.

Лестер Бэнгс: Я долго и с нетерпением ждал возможности взять интервью у Ричарда. Тусуясь в «CBGB», я стал по-настоящему близким другом Ричарда и всех членов его группы, достаточно близким, чтобы заслужить право на интервью, когда их альбом «Blank Generation» в конце концов вышел в свет и оказался одним из самых бешеных прорывов рок-н-ролла в том году.

Но в музыке Ричарда и в его характере было много того, что меня тревожило: я чувствовал, что когда он стоит на сцене, он поет не столько ради общения со зрителями, сколько для себя самого; мне смутно казалось, что ему не приходится, подобно Игги или Стиву Бейторсу из Dead Boys, резать свою плоть, чтобы создать ауру боли и некайфа. То же ощущение появляется от жуткой обложки его альбома, на которой самые пронзительные глаза в рок-н-ролле низведены до уровня обдолбанной жабы.

Ричард Хелл (из журнала Punk, интервью Легса Макнила): В основном, у меня есть одно чувство… желание уйти отсюда. И все остальные мои чувства рождаются по ходу анализа того, почему я хочу уйти… Понимаете, я всегда чувствую дискомфорт, я просто хочу… уйти из комнаты. Это не желание уйти в другое место или найти другие ощущения, ничего в этом роде, это просто потребность уйти «отсюда».

Л.М.: Где ты чувствуешь себя хорошо?

Р.Х.: Когда сплю…

Л.М.: Ты рад тому, что появился на свет?

Р.Х.: У меня есть некоторые сомнения… Ты когда-нибудь читал Ницше?

Л.М.: Ха-ха-ха!