Просёлочные дороги. Колодцы предков

Печерский прекратил скандал после того, как и против него было выдвинуто обвинение — дескать, состоял в сговоре с убийцей. Бедный Михал уже не знал, чего держаться: его сумбурные объяснения только запутывали дело, а тут еще кто-то вспомнил об уже имевших место двух убийствах в этих краях. На Михала стали посматривать косо — возможно, это тот самый убийца, убивает всех, кто попадется под руку, слышали? Сам ведь сказал, что хотел убить человека, но подвернулся кабан, так он и его прикончил… Правда, мнение присутствующих разделилось, и те, кто знал Михала, утверждали — он не виноват, виноват неизвестный бандит, который уже давно околачивается в этих местах. Теперь вот прикончил ни в чем не повинного кабана. Услышав все эти мнения, Михал решил изменить показания и перестал настаивать на том, что прикончил кабана.

Сумасшедший день, стоивший нам много нервов, закончился неожиданно мирным финалом. Со следственной группой прибыл уже знакомый нам сержант милиции, который в свое время расспрашивал нас о Лагевке. Он и принял Соломоново решение:

— Мясо проверено, все в порядке, пусть Печерский забирает. Его свинья, он и штраф заплатит за нелегальный убой. Так и в протоколе запишу — свинью заколол он. Да у меня рука не поднимется засвидетельствовать в письменной форме, что свинья забита музейной алебардой! Потом пришлось бы еще доискиваться, откуда взялась эта алебарда, и почему сотрудник музея оказался с ней на подворье пана Влукневского. Михала Ольшевского я знаю, дела заводить не будем. А вы, пан Ольшевский, вернете штраф владельцу свиньи. И дело с концом. Согласны?

Разумеется, все с восторгом согласились, и на этом проблема с кабаном закончилась.

От свинячей эпопеи Марек держался на расстоянии, еще до прибытия милиции скрывшись с горизонта. Появился он только после того, как кабана увезли. Совершенно измученные кошмарным днем, к вечеру мы все собрались в палисаднике перед домом, отдыхая и обсуждая, что же теперь делать. Проблема колодца оставалась открытой, его нельзя было оставлять без присмотра в разрытом состоянии.

И тут вдруг к нам пришел сержант милиции, тот самый, что принял Соломоново решение.

— Разрешите представиться, — вежливо сказал он. — Лучше поздно, чем никогда. Старший сержант милиции Станислав Вельский.

— Очень приятно, — за всех ответила Люцина и пригласила Станислава Вельского тоже присесть на скамейку.

Сержант уселся на березовом пенечке и принялся обмахиваться форменной фуражкой, не торопясь сообщить о цели своего прихода. Франек вздохнул:

— Знаю, что скажите.

— А вот и не знаете, — ответил сержант Вельский. — Уважаемые дамы и господа, я не слепой, знаю, что в этих краях уже было два убийства, и вижу, что готовится третье.

— Третье тоже было, — поправила его мамуля. — Только от тех покойников никакой пользы не было, а от этого будет и ветчина, и сало.

Нам стало немного не по себе, Тереса даже вздрогнула. Сержант Вельский и ухом не повел, продолжая гнуть свою линию:

— С кабаном все ясно, а вы мне вот что скажите: что вы ищите в колодцах?

Мертвая тишина воцарилась в палисаднике. Сержанту Вельскому стало ясно — никто ему ни слова не скажет. Он тяжело вздохнул:

— Я все понимаю, поэтому начну, пожалуй, сам. Некий Адам Дудяк нашел в подвале своего дома шкатулку со старинными документами. Я сам при этом присутствовал. Документы он передал в музей. Так?

Михал Ольшевский не мог не подтвердить:

— Так.

Милиционер продолжал:

— Я эти бумажки не сумел прочитать, не мог разобрать закорючек, но вы-то наверняка все прочли? Так я вот о чем: прошло несколько месяцев — и появился первый покойник. В этих краях. Вроде бы — никакой связи, но смотрите, спустя какое-то время появляется и второй покойник. И опять в этих краях. Идем дальше. Вроде бы опять никакой связи, но вдруг на место преступления приезжает все семейство и начинает раскапывать колодцы. А с упомянутым семейством взаимодействует и сотрудник музея пан Ольшевский, то есть лицо, прочитавшее документы из шкатулки. И если все это не взаимосвязано, то я, проше паньства, испанский кардинал! Вот я и подумал — может, заключим союз, поскольку лично я сомневаюсь, что тех двоих вы шлепнули. Союз в том плане, чтобы неофициально, дружески побеседовать. Иначе ведь придется снимать официальные показания, вы приметесь давать ложные, а кому это надо? Да и документики придется взять на экспертизу, еще, не дай Бог, поистреплются…

Михал Ольшевский нервно вздрогнул. А сержант Вельский, не обращая на него ни малейшего внимания, задумчиво продолжал, глядя на закат:

— Одни только неприятности выйдут. А так, неофициально, мы поговорим, посоветуемся, может, что умное и придумаем. Ну, что скажите?

Все молчали. Моя давняя симпатия к милиции заставила меня отозваться первой:

— Марек, скажи же что-нибудь!

— Я тут голоса не имею, — ответил Марек. — Дело ваше, семейное.

— Тогда я скажу! — вырвался Франек, но Люцина прикрикнула на него.

— Заткни рот!

— О, вот теперь ясно видно — нам нечего сказать, — бросила в сторону Тереса.

— Тихо! — прикрикнула я на родичей и начала с другого боку: