Проснуться живым

— Знаю, — хмуро кивнул Степан. — Тут я его и узрел. Он с потолка спускался, полупрозрачный такой. Сам смуглый, а одежды вроде простыней, белые. И на голове что-то блестящее, наподобие короны. А глаза нечеловечьи — цвета расплавленного золота глаза.

— И что?!

— Он метаться стал под потолком, а змеи все за ним. Но, видно, он змей не очень любил, потому приземляться на пол не стал и еще принялся в тварей ползучих какими-то блестящими дротиками кидать, да метко так! Я ему ору: «Мужик, вали отсюда, тут сплошной экстрим, и меня с собой захвати!» Тут он на меня и поглядел… — Степан замолчал, откинулся на подушку, полуприкрыл глаза.

— И что? Что? — назойливо вопрошал Викентий, которому весь рассказ Степана мог показаться фильмом в жанре экшн, кабы не его собственная жизнь. — Степан, ты не молчи только. Тебе плохо? Воды? Пива?

— Ничего не надо, — изменившимся, осевшим каким-то голосом заговорил Степан, не открывая глаз. — Он увидел меня — единственного защищенного от змей, и… Дальше ничего не было. Темнота. Наверное, я сознание потерял. Надолго. Очнулся от боли и увидел, что негритоска и Надежда пальцами режут мне живот и вкладывают туда змею… Но я понял, что это бред, и опять отключился. Совсем очнулся уже здесь, в клинике. Оказалось, врачи меня подобрали прямо у порога, я весь кровью истекал. Они меня на операционный стол, вскрыли — а у меня внутри нож был золотой. В виде змеи. Нож они, конечно, себе забрали и теперь говорят, что у меня был аппендицит. Такого аппендицита заклятому врагу не пожелаешь…

Речь Степана становилась все тише и несвязней, Викентию пришлось наклониться к подушке, чтобы слышать, о чем говорит друг.

— Устал я, устал я. Знаешь ли ты, смертный человек, о такой усталости? Путь славы и скорби, он утомителен. И все меньше тех, кому ты склонен доверять на этом пути… И путь становится черным колодцем, в котором, бросив камень, не услышишь всплеска… Тяжело нести бремя истинного знания. Тяжело знать, что не с кем разделить это бремя… А еще тяжелее понимать, что от тебя жаждут не знания, а золота…

— Степан, — тихо коснулся костлявого плеча Викентий. — Гремлин… Бредишь ты.

— Выслушай, смертный, — шептал с закрытыми глазами Степан. — Выслушай и помни: ей нельзя доверять Главную Власть. Ибо она из тех, кто даже в небе видит лишь свое отражение. Не верь ей. Не подчиняйся ей, пока сможешь. Разбей ее зеркала и спутай ее нити… Только не давай Главную…

— Степан! — крикнул Викентий, на которого эта речь произвела пугающее впечатление. — Очнись!

— Да. — И Степан замолчал, свесив голову на грудь.

— О господи! — вскинулся Викентий и принялся щупать у друга пульс. Пульса не было.

— Сестра! Кто-нибудь! Дефибриллятор, быстро! — заорал практикующий маг, выбегая из палаты в коридор.

От страха за друга у него вылетели из головы все вопросы. Например, почему на втором этаже загадочного особняка он обнаружил Степанов мобильник. Почему этот мобильник звонил и кто-то голосом Степана умолял Викентия бежать… Сейчас было не до этого. Вересаев, как бывший врач, быстро сориентировался, и через минуту у постели его друга суетилась уже целая реанимационная бригада, возвращая Гремлина к жизни.

— Степан, ты меня слышишь?! — прорывался в сознание друга Викентий.

— Да, — отозвался наконец Степан, но каким-то незнакомым голосом.

— Паразит, всех на уши поставил, — облегченно констатировала реанимационная бригада и вымелась прочь, оставив Степана наедине с Викентием и капельницей.

— Ты иди, Кеша, иди, кореш, — повелительно проговорил Степан. — Спасибо, что навестил. Завтра приходи, и мы обо всем договорим.

— Тебе точно легче? — напрягался Викентий, разглядывая лицо друга, упрямо не открывавшего глаз.

— Да. Иди. Счастливо тебе.

Викентий пожал Степанову руку, застывшую поверх одеяла, и пошел к двери. И услышал странное:

— Тот, кто обрел меня, оставил для тебя знак и велел бежать. Он хочет, чтобы ты спасся. Он не желает нашей гибели.

Викентий в изумлении обернулся. Степан полусидел в кровати и смотрел на Викентия в упор.

Нечеловечьими глазами. Глазами цвета расплавленного золота.

А в палате сами собой включались верхние плафоны, настенные бра и прикроватные светильники.

* * *

Никто не любит змей.

Потому что любить — значит не бояться.

А страху змеи нагнать могут как никто другой.

Вот потому их и не любят.

И змеи этим вполне довольны.

Иногда ненависть приносит даже большее удовлетворений, чем любовь.

Призывающий не любил их, и змеи принимали это. Он ведь позвал их совсем не для того, чтобы распинаться перед ними, заверяя в теплых чувствах. Он позвал их для Цели.