Просроченное завтра

— К нам вообще-то отдыхать едут. Работать будешь в Ленинграде.

— А я там больше не живу.

Стоян даже присвистнул.

— Вот те на! А где же ты теперь? В Москве?

— Был в Праге. Теперь буду в Калифорнии. В Питер не вернусь, — он замолчал на минуту. — Квартиру-то мы снимали. Что, с мамой теперь жить? Да и не могу, знаешь… Тяжело. Я все ее вещи раздал. Только гжелевые игрушки оставил. Юля к каждому новому году покупала. У меня их десять штук. Вру, одиннадцать. Купил кролика, когда на Новый год к маме приезжал. А в этом году попрошу ее купить для меня дракона…

Дима отвернулся к окну.

— Все те же две кровати, те же белые простыни, то же окно, где через жалюзи я вижу все те же пальмы в кадках!

Стоян снова промолчал. Он пускал сюда Думовых принять душ после пляжа, чтобы те меньше раздражали отца якобы неэкономным расходованием воды.

— Жизнь как у белок в колесе, все по одному кругу. Сколько лет мы знакомы? Пять? И ты все так же официант и живешь в том же номере. Да и дома у твоего отца ни черта не изменилось. Даже занавески в комнате остались те же! Какого хрена я приехал в Кранево!

Дима снова откинулся на спину, но на этот раз прикрыл лицо руками. Стоян поднялся с кровати, взял недопитую бутылку и отнес в ванную комнату. Светлая зелено-желтая жидкость медленно побежала по белой раковине. Он вернулся в номер и остановился у стены, подперев ее широкими плечами. Дима продолжал лежать на кровати.

— Как ты в Праге-то оказался? Чего вдруг туда? Не пиво же пить!

Стоян испугался, что разговор перейдет на Юлю, и не хотел чувствовать себя чурбаном, не зная, какую реплику вставить.

— Да все просто. Американский босс решил нас навестить, его промурыжили на границе с лишним ноутбуком. Он психанул и перевел весь офис в Прагу. Для меня это был подарок с неба. Юлька месяц, как умерла. Я просто сбежал.

— А теперь что?

— А теперь нас прикрывают за ненадобностью. Кризис, мать его. Я по тихому перевелся в Штаты. Сейчас с мамой попрощаюсь, на могилу схожу и здравствуй, Калифорния! Надеюсь, уже с концами.

— А сюда что приперся?

— А чтоб парням в глаза не смотреть. Они не в курсе, что их выпрут через месяц. И говорю ж, в море покупаться.

Он сел и уставился на болгарина абсолютно трезвыми глазами.

— Ты зачем ракию вылил? Я нажираться не собирался. У меня бессонница. Режим сбит полностью. Я со Штатами на связи постоянно. Тяжело быть менеджером. Правда, скоро буду простым инженером. Да и ладно. Зато гринку получу. Оно того стоит. Да мне в самом деле чем больше рутины, тем лучше… Я от скуки даже писать начал. Представляешь? Уже два года не могу нормально спать. Лежу полночи без сна, читать не хочу совершенно, вот и набираю в ворде всякий бред. Типа, увидел человека на улице и придумываю ему историю. Такие вот зарисовки на уровне школьных сочинений. Выходит, конечно, плохо — какой из меня писатель! Я школьные сочинения не мог без Юльки написать и женился, чтобы можно было списывать дома. Мне мать тогда так и сказала, представляешь? Мы сразу собрали с Юлькой вещи и ушли жить к ее маме. Правда, меня на месяц хватило. Я притащил ее обратно к себе. Жилье мы только в восемнадцать сняли, когда я работать нормально начал. Как спину себе грузчиком не надорвал, не знаю, но на комнату наскреб. Собственно я и в тринадцать мыл машины и вносил свою лепту в семейный бюджет. Иначе бы нас с Юлькой совсем загнобили.

Стоян потряс головой.

— Сумасшедший! Я в тринадцать вообще о девчонках не думал!

— Ну, а я в двадцать шесть не думаю, — Дима снова отвернулся к окну. — У меня никого, кроме нее никогда не было, и такое чувство, что уже не будет. Все мои бабы на бумаге. Хочешь почитаю?

Стоян пожал плечами и вернулся на соседнюю кровать.

— Давай, ложись!

Дима скинул шорты и, подхватив ноутбук, забрался под одеяло.

— Он любил ее именно такой: с длинными блестящими черными волосами, которые, подобно шкуре пантеры, струились вдоль спины и груди. Он любил, когда в ее глазах блестели искорки еле сдерживаемого смеха, а губы приоткрывались в плутовской полуулыбке. Да, он любил ее именно такую. Он хотел видеть ее именно такой, и он видел ее такой всегда, стоило ему только захотеть. Утром, днем, вечером, ночью и снова утром… Всегда, стоило только повернуть голову, и его встречали полуулыбкой и огоньком глаз. Шло время. Дни сменялись неделями, недели — месяцами, а месяца плавно перетекали в года. Неумолимые года оставляли неизгладимый след на его когда-то прекрасном лице, а она не менялась. Она и не могла измениться, потому что каждую секунду этой бесконечной череды лет она глядела на него со стандартной, десять на пятнадцать, фотографии, распечатанной на бумаге фирмы Кодак. Возможно, она и сейчас смеется для кого- то. Для кого-то, но не для него. Но ведь когда-то она улыбалась именно ему, и именно он сумел поймать ускользающую улыбку объективом своего фотоаппарата… Знаешь, я сегодня увидел на мысе девушку…

Дима толкнул ноутбук под кровать и уставился в потолок.