Простаки за границей или Путь новых паломников

С тех самых пор, как мы бросили якорь в Ялте, наш поэт вынужден был наложить печать молчания на уста свои. Сперва, когда стало известно, что нас примет русский император, его красноречие забило фонтаном, и он круглые сутки обрушивал на нас несусветный вздор. Если раньше мы тревожились, не зная, как держаться и что делать с собой, то тут нами овладела иная тревога: что делать с нашим поэтом. В конце концов мы решили эту задачу. Мы предложили ему выбор: либо он поклянется страшной клятвой, что не произнесет ни единой строчки своих стихов, пока мы находимся в царских владениях, либо останется под стражей на борту, пока мы не вернемся в Констан­тинополь. Он долго не хотел примириться с этим, но наконец сдался. Мы вздохнули с облегчением. Быть может, свирепый читатель захочет познакомиться с об­разчиком его творчества? Я никого не хочу обидеть этим эпитетом. Я употребил его лишь потому, что обращение «благосклонный читатель» давно приелось и любая замена, по-моему, будет приятным разнооб­разием.

Помилуй и сохрани нас и последи засим,Чтоб сладко мы ели и пили по дороге в Иерусалим.

Человек ведь предполагает, и так тому быть как раз,

А время ждать не станет никого — и даже нас.

Море весь день было непривычно бурное. Однако это не помешало нам приятно провести время. Посе­тители наводнили наш корабль. Приехал генерал-гу­бернатор, и мы салютовали ему девятью выстрелами. Он явился в сопровождении своего семейства. По пути его следования — от кареты до мола — расстели­ли ковры, хотя я уже видел, что, когда он был не при исполнении служебных обязанностей, он прекрасно обходился без всяких ковров. Быть может, подумал было я, он навел на свои башмаки какой-нибудь сверхъестественный глянец и хочет во что бы то ни стало сохранить его? Но я смотрел с пристрастием и не заметил, чтобы они сияли больше обычного. А может быть, в прошлый раз он просто позабыл захватить с собой ковер, во всяком случае он обошел­ся без него. Генерал-губернатор чрезвычайно прият­ный старый джентльмен; он всем нам понравился, особенно Блюхеру. Когда он прощался с нами, Блю­хер просил его снова побывать у нас и непременно прихватить с собой ковер.

К нам приехал и князь Долгорукий с двумя выс­шими офицерами флота, которых мы видели вчера на приеме. Поначалу я был с ними довольно холоден, ибо, раз уж я бываю у императоров, мне не пристало держаться чересчур фамильярно с людьми, о которых я знаю только понаслышке и с чьим нравственным обликом и положением в обществе не имею возмож­ности досконально ознакомиться. Итак, на первых порах я счел за благо быть посдержаннее. Князья, графы, адмиралы — все это очень хорошо, сказал я се­бе, но ведь они не то, что императоры, а разбор­чивость в знакомствах никогда не помешает.

Приехал и барон Врангель. Одно время он был русским послом в Вашингтоне. Я рассказал ему о своем дядюшке, который в прошлом году упал в шахту и переломился пополам. Это чистейшая вы­думка, но я не мог позволить себе только из-за недо­статка изобретательности спасовать перед первым встречным, который на манер Мюнхгаузена будет хвастаться передо мной своими поразительными при­ключениями. Барон очень приятный человек и, по слухам, пользуется величайшим доверием и уважени­ем императора.

Среди гостей был и барон Унгерн-Штернберг, шум­ный старый вельможа, душа нараспашку. Это деятель­ный, предприимчивый человек, сын своего времени. Он главный директор русских железных дорог — в некото­ром роде железнодорожный король. Благодаря его энергии Россия в этой области достигла прогресса. Он много путешествовал по Америке. Говорит, что очень успешно использует на своих дорогах труд каторж­ников. Они работают хорошо, ведут себя тихо и мир­но. Теперь у него работают около десяти тысяч ка­торжников. Я воспринял это как новый вызов моей находчивости и не ударил лицом в грязь. Я сказал, что в Америке на железных дорогах работают восемьдесят тысяч каторжников — все приговоренные к смертной казни за убийство с заранее обдуманным намерением. И пришлось ему прикусить язык. Нас посетил и гене­рал Тотлебен (знаменитый защитник осажденного Се­вастополя) и множество менее высоких армейских и флотских чинов, а также немало неофициальных гостей — русских дам и господ. К завтраку, разумеет­ся, подали шампанское, но человеческих жертв не бы­ло. Тостам и шуткам не было конца, однако речей не произносили, если не считать той, в которой благо­дарили генерал-губернатора, а в его лице царя и вели­кого князя, за гостеприимство, и ответного слова гене­рал-губернатора, в котором он от лица царя благо­дарил за эту речь, и пр. и пр.