Простаки за границей или Путь новых паломников

В древнем Айсалуке, лежащем среди безрадостной пустыни, мы наткнулись на полуразрушенный акведук и другие остатки грандиозных зданий, которые яснее слов говорили, что мы приближаемся к тому, что некогда было столицей. Мы сошли с поезда и вместе с нашими гостями — приятными молодыми людьми, офицерами американского военного корабля — усе­лись верхом на осликов.

Седла на осликах были очень высокие, чтобы ноги седока не волочились по земле, но среди наших палом­ников были такие долговязые, что и эта предосторож­ность не помогла. Поводьев не было, их заменяла самая обыкновенная веревка, привязанная к удилам, однако и она служила разве что для украшения, пото­му что осел не обращал на нее ни малейшего внима­ния. Раз уж его понесло вправо, вы можете сколько угодно тянуть влево, если вам это доставляет удоволь­ствие, но он все равно пойдет вправо. Есть только одна возможность настоять на своем: слезть с осла, поднять его за задние ноги и поворачивать до тех пор, пока вы не нацелите его носом в нужном направлении; или взять его под мышку и оттащить в такое место, где он уж при всем желании не сможет свернуть с дороги, разве что полезет по отвесному склону. Было жарко, как в пекле, шарфы, вуали и зонтики служили плохой защитой от солнца, зато благодаря им у нашей каваль­кады вид был самый фантастический — ибо, да будет вам известно, все наши дамы ехали по-мужски, потому что на этих нескладных седлах невозможно удержаться боком; мужчины обливались пóтом и злились, ноги их ударялись о камни; ослы кидались во все стороны, только не туда, куда надо, и были за это биты дубин­ками; и то и дело какой-нибудь зонтик валился на землю, извещая всех о том, что еще один путник повержен во прах. Вряд ли в этих пустынных местах можно было увидеть другую такую нелепую каваль­каду. По-моему, из всех ослов на свете эти самые несговорчивые и отличаются самыми дурными на­клонностями. Время от времени мы так выбивались из сил, воюя с ослами, что оставляли их в покое, и они тут же переходили на неторопливый шаг. От их мед­лительного аллюра, от усталости, от жары седока клонило ко сну, но стоило ему задремать, и осел тотчас ложился. Моему ослу уже не видать отчего дома, он слишком часто укладывался. Не сносить ему головы!

Мы постояли в гигантском театре древнего Эфеса, вернее — в амфитеатре с каменными скамьями, пози­руя фотографу. По-моему, выглядели мы здесь столь же естественно, как в любом другом месте, и не очень украсили эту мрачную пустыню. Наши зеленые зонты и наши ослики придают некоторое благородство вели­чественным руинам, но большего мы сделать не в си­лах. Впрочем, намерения у нас самые лучшие.

Постараюсь коротко рассказать о том, как выгля­дит Эфес.

На склоне высокой крутой горы, обращенном к мо­рю, громоздятся глыбы серого мрамора; предание гла­сит, что это остатки темницы, в которую восемнадцать столетий назад был заключен апостол Павел. С этих развалин открывается прекрасный вид на безлюдную равнину, где некогда стоял Эфес, самый пышный го­род древности. Прекрасный храм Дианы Эфесской, творение несравненных зодчих и ваятелей, по справед­ливости почитался не последним из семи чудес света.