Прости за любовь

Я не выдерживаю того, что со мной происходит. Организм попросту не справляется с эмоциональными перегрузками.

Не осознавая, что делаю, за секунду преодолеваю тот самый несчастный метр, разделяющий нас.

Обнимаю Его. Крепко-крепко.

Так мечтала, что однажды смогу…

— Прости меня, — шепчу, перемещая руки за крепкую шею. — За всё прости.

Прильнув к горячей коже, заливаюсь слезами.

Так больно мне внутри сейчас.

Так больно!

Невыносимо…

Глава 18

Марсель

Просыпаюсь тяжело и не сразу.

Нехотя оторвав голову от подушки, принимаю сидячее положение.

Морщусь. Трогаю затылок. Чердак трещит так, как будто накануне кто-то отсыпал мне добрую порцию пиздюлей.

Потираю глаза. Пытаюсь сообразить, что за грохот разбудил меня, и вдруг до меня доходит тот факт, что в дверь настойчиво стучат.

Убираю в сторону одеяло. Свешиваю ноги вниз. Предпринимаю первую попытку встать, но она заканчивается провалом. Теряю равновесие.

Обматерившись, пробую снова. На этот раз получается не просто подняться, но и добраться по стенке к источнику шума.

— Здорова.

Первое, что вижу, когда открываю дверь, — недовольная рожа Ромасенко.

— Ты в норме, бро? — обеспокоенно интересуется Горький.

— Да. Чё случилось?

— Случилось то, что мы проебали из-за тебя самолёт, — отвечает Макс, заходя в квартиру.

Самолёт.

Концерт.

Начинаю догонять.

— Никто из нас не мог тебе дозвониться. Что с телефоном? — Паша заходит следом.

— Сел, по ходу.

— Ты один? — оборачиваясь, уточняет Ромасенко.

— Да.

Перемещаемся в глубь студии.

— А эта сука грузинская где?

— Фильтруй речь, Ромас, — одёргиваю я его и не спеша наклоняюсь за пачкой сигарет, лежащей на тумбочке возле кровати. Кружится блин всё вокруг.

— Не жди от меня этого.

— Дай жигу, — обращаюсь к Горькому потому, что свою найти не могу.

— Держи.

— Холодно блядь как в морге, — Макс берёт пульт и выключает кондёр. — Судя по тому, что ты забухал, ваш тет-а-тет с Джугели прошёл дерьмово.

Молча открываю дверь на балкон и выхожу. Пацаны за мной. К сожалению, эта дурная привычка у нас одна на троих. Только Чиж, молоток, не курит.

— На хера о встрече просила? Что ей от тебя надо было?

— Поговорить.

— На тему?

— На тему того, что произошло четыре года назад.

— Очень «вовремя». Ещё б лет через десять объявилась, — кривится он.

— Объяснилась? Сказала, почему исчезла? — подключается к разговору Паша.

— Типа не хотела больше тревожить меня и мою семью.

— Падла! Сбежала, не дав показания!

— Макс… — предупреждающим взглядом в него стреляю.

— Что Макс?

— Горозия-старший её шантажировал. Вроде как, у него был какой-то компромат на её отца.

— Это её ни хера не оправдывает. Она была обязана дать показания!

— Да класть мне на показания. Я думал, что узнаю почему она ни разу за это время не позвонила… — глубоко затягиваюсь и через несколько секунд выдыхаю дым.

— И?

— Кроме извинений и сожалений ничего конкретного не услышал.

— Пошла она куда подальше со своими извинениями! Надо отлить.

Ромас тушит окурок в пепельнице и возвращается в квартиру.

— Как у неё дела? — Горький опирается спиной о перила. — В Барселоне живёт?

— Да. Играет в свой любимый теннис, спит с тренером. Всё зашибись. Исключая тот факт, что папаша в тюрьме до сих пор.

Друг выгибает бровь.

— Про тренера сама, что ль, сказала?

— Ага, типа съезжаться планируют, — снова делаю затяжку. — Вот на кой икс мне эта информация? — усмехнувшись, стискиваю зубы.

Опять завожусь какого-то чёрта.

Смешно, ей богу. Столько лет прошло…

— В Москву к отцу приехала?

— Видимо. У Филатовой остановилась.

— Полина в столице?

— По ходу, перебралась сюда после окончания универа. Снимает хату в САО.

— Ясно. Сложился в итоге у вас диалог с Джугели?

— Не особо.

— Почему именно сейчас дала о себе знать?

— Про чувство вины заливала. Якобы в глаза мне посмотреть должна была и поблагодарить за то, что не позволил Горозии вывезти её из города.

— А что по поводу аварии?

— Говорит, переживала за меня, но позвонить и приехать не могла.

— Без разъяснений?

— Без. Честно? В целом, я так и не понял её, Паш… То дерзит и провоцирует, то в слёзы.

— Женщины… — философски заключает брюнет, пожимая плечами.

— Зарядила, типа нам обоим надо отпустить прошлое.

— Песни твои наконец услышала, что ли?

— Похоже на то. Интересовалась, как к ним относится Илона.

— Откуда знает про вас?

— Без понятия. Язвила на этот счёт. Создалось впечатление, что злится.

— Ревнует, что ли?

— Да кто её разберёт, — вторую сигу поджигаю. Массирую висок.

— Изменилась?

— Такая же. Упрямая, гордая, самовлюблённая снежная королева.

Он хмыкает.

— Красивая пиздец…

Воскресаю в башке её образ.

Точёная идеальная фигура. Струящиеся шёлком волосы. Густые прямые брови. Тёмные длинные ресницы. Блестящие от слёз глаза. Чистая нежная кожа. Пухлые розовые губы, вкус которых я, кажется, помню до сих пор.

— Торкнуло, да?

Молчу. А молчание, как известно, знак согласия.

Думаю, Паша итак без слов всё понимает. Совсем необязательно в красках расписывать моё состояние.

Штормило меня люто. Кровь кипела. Сердце при взгляде на неё разрывалось на части от тоски и боли. Пальцы дрожали и горели от желания прикоснуться. Лёгкие были обожжены её запахом.