Проститутка Дева

Как же так, неужели его счастье может просто взять и кончиться?

– А нельзя не ехать? – спросил он, и тон, которым прозвучал его вопрос, был самым жалостливым из всех мыслимых.

– Что? – переспросила Мария Витальевна. – Не лететь? А плыть пароходом туда надо целый месяц, да и не всегда и не отовсюду туда ходят корабли.

– Нет, я имею в виду вообще не ехать туда, к мужу…

На слове "к мужу" Иван запнулся, как будто в горле запершило.

– Не ехать? – изумилась Мария Витальевна. – Нет, я никак не могу туда не ехать, – уверенно сказала она.

– А как же я? – совсем по-детски спросил Иван. – А я как же?

– А ты останешься здесь, – вздохнув, сказала Мария Витальевна. – Я же не могу взять тебя с собой в Австралию…

Счастье рано или поздно кончается.

Но с концом одного счастья рождается другое.

Иван этого не знал.

4.

На даче Мигунов примерялся к ружью.

Нет, не для того, чтобы застрелиться, но…

Но, может, и для того, чтобы застрелиться. Ведь ко всему надо сперва примериться.

И к самоубийству тоже.

Это было ружье его приятеля.

Да и сама дача тоже принадлежала приятелю.

Сам Мигунов на данном этапе своей жизни никакой загородной недвижимостью не обладал.

Не сподобился.

Все вокруг говорили, мол, давай-давай, при твоем положении есть возможность взять участок в Усово по Рублёвке на берегу Москвы-реки, там продается участок, и не каждому позволят купить, там закрытый клуб домовладельцев, но тебе как главному редактору известного телеканала продадут…

И деньги были…

В первый же год его работы на "Норма Ти-Ви" ему платили по "двадцатке" в месяц, то есть четверть "лимона" в год…

Коттедж сразу не построишь, но ведь и знакомые банкиры тогда предлагали дать взаймы. И ведь он бы отдал.

Но Мигунов всегда как огня боялся возни с ремонтами, переездами, строительствами…

В эту стройку только влезь – и больше ничем другим заниматься не будешь, только ежедневно разбираться с прорабом, куда уходят деньги и почему дом так медленно строится.

Жил Мигунов эти годы своей работы на телевидении широко. Ездил везде. Везде платил и за себя, и за друзей. Давал людям в долг. Часто без отдачи.

Играл…

Вернее – поигрывал в казино и чаще спускал все почти до нитки.

Два раза покупал квартиры.

Одну подарил любовнице, когда с ней расходился.

Другую записал на дочь Верочку, как приданое ей на будущую свадьбу.

В общем, был Мигунов гол как сокол!

И сидел он на даче у приятеля своего Василия Ломидзе, сидел, покуда не гнали…

– А ведь скоро погонят, – думал Мигунов, примеряя Васино ружьецо, направив его себе в рот, так чтобы рукою достать при этом до курка.

Скоро отовсюду погонят.

Анна вот прогнала! Прогнала, как узнала, что он уже не редактор…

Прогонят и отсюда.

Может, не сразу, может, поиграют в человеческие ценности, в порядочность, в дружбу… Поиграют месячишко, а потом непременно прогонят.

Мигунов отложил ружьецо.

Как-то все это неопрятно со стрельбой в рот.

Далида, когда отравилась, специально примеряла-выверяла, как будет на подушках лежать – красиво ли? Ведь корреспонденты поди набегут, фотографировать будут…

А из ружьеца в рот – это как-то неопрятно.

Кровь, мозги, осколки черепа… Полкомнаты уделает так, что за день не отмоют.

Да и потом это пошло и банально.

Ишь, покончил самоубийством, оставшись без работы, потому что бросили его и друзья, и любовница…

Еще и записочку слёзную под стать моменту пошленькую написать: "В смерти моей прошу никого не винить, кроме сволочи Борщанского и моей бывшей любовницы Анны – последней гадины и паскуды, потому что меня хорошего бросила…" …

Позвонил Верочке.

– Давно не виделись, доча, встретимся? Поболтаем?

Написал Васе Ломидзе записку, что уехал, не дождавшись хозяина, отворил ворота, выкатил свою "Ауди" и порулил в Москву, чтобы успеть подхватить дочку с последней пары.

Сидели в бистро на Маяковке.

Респектабельный мэн и красивая девушка-студентка.

Пойди они в дорогой ресторан, там бы наверняка подумали, что это сладострастный папик с юной любовницей, или босс с секретаршей.

Про хорошее испорченный телевидением народ никогда не подумает.

Во всем виноват Комиссаров.

– Как учеба? Как подружки?

Мигунов знал многих Верочкиных подруг и всегда живо интересовался их делами.

– Как ты, папа? Тебе сейчас тяжело?

Мигунов смотрел, как дочь ковыряет в креманке свой фруктовый салат. Смотрел и думал: вырастет женщина-врач. Вырастет и папе в старости уколы будет делать…

Преодолевая неловкость, Мигунов заговорил о том, что считал теперь для них с Верочкой и для себя очень важным:

– Ты прости, доча, но я тебе "Пежо" двести шестое обещал, а меня вот с работы сняли…

– Да что ты, папа, не думай об этом, – Верочка протянула руку и дотронулась до его плеча. – Не думай папа, не бери в голову, я что, маленькая что ли? Не понимаю?

Мигунов вздохнул.

– Можно было бы классом ниже машину купить тебе, десятку отечественную что ли, но я даже боюсь тебе предлагать, доча, а "Пежо" за двадцать тысяч мне теперь не по карману.

– Пап, я тебя умоляю, давай прекратим этот разговор, давай лучше о твоих перспективах.

Верочка с любовью глядела на него своими бесконечно добрыми глазами.