Просто вместе

Атавистические жесты, доисторическая метла, древний кафель… Она как раз в очередной раз споткнулась и чертыхнулась сквозь зубы, когда из радиоприемника зазвучало чье-то божественное сопрано. У нее даже волоски на руках зашевелились. Она затаила дыхание: Nisi Dominus, Вивальди, Vespri Solenni per la Festa dell’Assunzione di Maria Vergine…

Ладно, хватит мечтать, довольно пускать слюни, хорош тратить деньги — пора на работу…

Работать ей пришлось дольше обычного — из-за елки, организованной одной из фирм, которую они обслуживали. Жози неодобрительно покачала головой, увидев оставленный гостями беспорядок, а Мамаду собрала с дюжину мандаринов и венских булочек для своих детей. Они опоздали на последний поезд, но Touclean оплатила им всем такси! Просто византийская роскошь! Каждая выбрала водителя по своему вкусу, и они заранее поздравили друг друга с Рождеством — работать 24-го собирались только Камилла и Самия.

12

На следующий день, в воскресенье, Камилла обедала у Кесслеров. Уклониться она не могла. Больше никого не приглашали, и разговор за столом вышел почти веселым. Ни неудобных вопросов, ни двусмысленных ответов, ни неловких молчаний. Настоящее рождественское перемирие. Впрочем, нет! Один неловкий момент все-таки возник: когда Матильда выразила беспокойство по поводу условий ее выживания в комнатушке горничной, Камилле пришлось приврать. Она не хотела сообщать им о своем переезде. Пока не хотела… Надо сохранять бдительность… Маленький злюка так и не съехал, и за одной психодрамой вполне могла последовать другая…

Взвесив на руке подарок, она заявила:

— Я знаю, что это…

— Нет.

— Да!

— Ну давай, скажи… Так что это?

Пакет был упакован в крафтовую бумагу. Камилла развязала ленточку, положила перед собой на стол, разгладила, достала блокнот.

Пьер потягивал вино. Ах, если бы только эта упрямица снова взялась за работу…

Закончив, она повернула рисунок к нему: канотье, рыжая борода, глаза, как две большие бельевые пуговицы, темный пиджак, дверная рама — она словно скопировала обложку.

Он даже не сразу понял, что произошло.

— Как тебе удалось?

— Я вчера целый час его рассматривала…

— Купила?

— Нет.

— Уф…

Помолчав, он спросил:

— Ты снова рисуешь?

— Потихоньку…

— Вот так? — он кивнул на портрет Эдуарда Вюйара. — Снова копируешь, как дрессированная собачонка?

— Нет, нет… Я… Только наброски в блокнотах… Ерунда… Рисую всякую чепуху…

— Но удовольствие хоть получаешь?

— Да.

Он ликовал.

— А-а, замечательно… Покажешь?

— Нет.

— Как твоя мать? — вмешалась великая дипломатка Матильда. — По-прежнему на краю пропасти?

— Скорее, на самом ее дне…

— Значит, все хорошо?

— Просто отлично, — улыбнулась Камилла.

Остаток вечера они провели в разговорах о живописи. Пьер комментировал работы Вюйара, искал сходство, проводил параллели, предавался бесконечным рассуждениям. Он то и дело вскакивал, снимал с полки книги, предъявляя им доказательства собственной проницательности, и в какой-то момент Камилле пришлось переместиться на самый край дивана, чтобы уступить место Морису (Дени), Пьеру (Боннару), Феликсу (Валлотону) и Анри (де Тулуз-Лотреку).

Как торговец Пьер был невыносим, а как просвещенный любитель искусства — выше всяких похвал. Конечно, он говорил глупости — а кто этого не делает, рассуждая об искусстве?! — но говорил он их вдохновенно. Матильда зевала, Камилла допивала шампанское.

Когда его лицо почти исчезло в клубах дыма от сигары, он предложил отвезти ее домой на машине. Она отказалась — слишком много съела, не помешает пройтись.

Квартира была пуста и неожиданно показалась ей слишком большой, она закрылась у себя и провела остаток ночи, уткнувшись носом в свой подарок.

Она позволила себе несколько часов утреннего сна и присоединилась к коллеге раньше обычного: в канун Рождества кабинеты опустели около пяти. Они работали быстро, в тишине и молчании.

Самия ушла первой, а Камилла поболтала несколько минут с охранником:

— Это они заставили тебя надеть колпак и бороду?

— Да нет, сам проявил инициативу, для создания праздничной атмосферы!

— Ну и как, оценили?

— Да о чем ты говоришь… Всем плевать… Зато мой пес впечатлился. Не узнал меня, дурак такой, и зарычал… Клянусь, тупее собаки у меня в жизни не было…

— Как его зовут?

— Матрица.

— Это сука?

— Да нет… А почему ты решила?

— Так, нипочему… Ладно, пока… Счастливого Рождества, Матрица, — сказала она, обращаясь к лежавшему у ног охранника крупному доберману.

— Не надейся, что он ответит, эта псина ни черта не соображает, точно тебе говорю…

— Да я и не рассчитывала, — засмеялась Камилла. Этот парень — Лаурель и Харди[24] в одном флаконе.

Было около десяти. По улицам бегали рысцой элегантно одетые люди, нагруженные пакетами с подарками. У дам уже болели ноги от лакированных шпилек, дети носились между тумбами, мужчины листали записные книжки, стоя в телефонных будках.