— Он уже мой, — нагнувшись к ней, прошипел Моргощь.
Выпрямился, задрал голову и проорал:
— Кольхни! Она твоя!
Поразительней всего было то, что Ольга ни чуточки не боялась, с интересом наблюдая за развернувшейся в её сторону тьмой. Хотя испытать боль не хотелось бы. Впрочем, от главного её избавили: от необходимости выбирать невыбираемое — эта мысль наполняла душу невообразимым облегчением.
Она лежала на спине, таращась на приближавшуюся тьму. Нешто сидел рядом, преспокойно играясь с пеплом: пересыпал его с руки в руку и задумчиво лыбился. Развязка приближалась. И тут — как говорится — откуда не возьмись, прямо над головой объявилась Гарафена. Стекла на землю рядом с Ольгой и свилась кольцами. Соколиная голова осталась торчать на вытянутой — если можно так выразиться — шее.
А на макушке змеи Ольга разглядела маленькую — с ладонь — женскую фигурку с посохом-веточкой. Верней сказать, нечто, сплетённое из светящихся нитей — вроде непритязательной куколки. Появление которой заставило тьму зависнуть над принесённым в жертву приставником и больше не двигаться.
Моргощь что-то проорал ей, но звуки так и не родились в кромешной тишине этого мёртвого места. Зато всё пространство заполонил лёгкий переливчатый звон:
— Кляча ты старая. Очей нет, так зри девке в душу. А то после исказнишь себя за неправедное дело. Да поздно будет.
Ольге показалось, что отповедь принадлежала светящейся куколке. Вроде та за неё заступалась. Она затаила дыхание — тем более что тьма опустилась прямиком на неё. Не поглотила, а лишь прикоснулась краешком и тотчас отпрянула. Теперь пространство заполонил неимоверный шёпот-шорох:
— Потатко умильно.
— Потатко, значит, птенчик, — привычно и абсолютно безмятежно перевёл Нешто-Нашто.
— И что это значит? — почему-то сочла нужным прошептать Ольга.
— То и значит, — авторитетно пояснил её радетель. — Ничо-то тебе не грозит. Просчитался враг твой умудрённый. Костоломица тебя не тронет. И никому того сделать не даст.
— А кто она? — невольно улыбнулась тьме так и не принесённая ей в жертву мученица. — Её, кажется, назвали как-то иначе.
— Кольхни? Да, един смысл. Она из первых. То ли до меня, то ли после здесь явилась — не упомню. Ты не гляди, что грозна с виду: в ей разум светлый уберёгся, не оскудел. Хотя и дух она, порождённый чистым злом. Когда орёл выбрасывает из гнезда своё детище.
Пока неспешный сказитель вещал, Костоломица успела накрыть собой окаменевшего колдуна. Тот до последнего что-то беззвучно орал, задрав голову и — как говорится — бешено вращая очами. Моргощь был в ужасе: просто нечеловеческом. Так и был поглощён одним из Большаков Нави — самым наибольшим.
А на грудь Ольги запрыгнула родненькая игошка:
— Ну? Долго будешь валяться?
В её глазках светилось торжество, замешенное на неописуемом облегчении. Она ещё больше растянула свой безразмерный рот и съязвила:
— Победительница демонов.
— Гата, — собственно, подспудно и ожидала её появления Ольга. — Спасибо тебе.
Она села и посмотрела на Гарафену — куколки на её голове не было. Значит, это и есть истинный облик благодетельницы? Видимо, так — во всяком случае, спрашивать Ольга не стала.
— За что спасибо? — удивилась Сумерла. — Мужу спасибо говори. Вовремя он тебя обрюхатил. Не будь в тебе новой жизни, никто бы нашу Кольхни остановить не смог.
— Сожрала бы за милую душеньку, — поддакнул ей Нешто.
— Я беременна? — опешила Ольга, невольно прикрыв руками живот.
И оказалась дома. Под навесом рядом с очагом, откуда её и умыкнули.
Эпилог
— Ставлю десятку, что успеет, — оторвавшись от книжки, покосилась на захватчика Ветка.
Ольга оценивающе оглядела поле грядущей битвы и задумчиво показала головой:
— Принимаю. Не успеет.