Просторный человек

«Ну и хорошо. Ну и умник», — говорила я себе, ложась спать. Но заснуть не смогла. От возбуждения. Оттого, что я такой умник.

Бывают случаи, когда дело твое катится как по маслу? Бывают. Редко. Это был тот редкий случай. Понравилось редактору новой редакции. (Обо мне, правда, этой молодой и любезной женщине сказали накануне моего прихода, но когда это помогало, уж если всерьез-то!) Понравилось зав. отделом, ответ. секретарю, кому-то из редколлегии и, наконец, главному редактору. После унизительных возвратов моих материалов в прежней газете — с прятаньем глаз, с привычным «понять не могу, в чем дело» (в том смысле, что дело в главной редакции, а не здесь, внизу), с постоянным оптимистическим приглашением к новым творческим усилиям, — теперь я ходила как король, проигравший и выигравший снова свое королевство, да еще хорошего управляющего (премьер-министра, что ли? советника? визиря?) в придачу. Таким управляющим стал зав. отделом (имя рек), веселый и нестарый человек, одетый по-молодежному.

— Вы  в о о б щ е  мыслите? — спросил он.

— То есть?

— Ну, я хочу сказать, что надеюсь и впредь…

И он заговорил об экономических прогнозах на двухтысячный год, как бы мельком упоминая имена Германа, Кана и Энтони Винера (как прекрасно, что я тоже просматриваю периодику!), не без остроумия погружаясь в фантастические прогнозы Мерля и Чапека. У него была отлично отработанная манера монологической беседы. Но слушатель должен был соответствовать. Я старалась из последних сил, но несколько раз промазала, в частности забыв о Бредбери, к которому перешли, потому что он видит будущее почти так же, как Чапек. («Помните его «451° по Фаренгейту» и чапековский «Кракатил» — почти одинаковые концовки!»)

Человек, заведующий отделом, глядел на меня ласковыми выпуклыми глазами, оттопырив полные, кругло сложенные губы, и лицо его со впалыми щеками и вся стать маленькой фигурки наводили на мысль о древнем восточном божке. И едва я подумала об этом (вернее, ощутила сходство), как он сказал:

— А вот про Восток…

Я даже вздрогнула. Человек засмеялся, показав длинные выпуклые, как у японца, зубы, и успокоил:

— Мы позже будем еще лучше понимать друг друга. Это несложно. И вообще, заходите ко мне просто, не обязательно по делу, я — начальник нестандартного типа («Да уж! Что верно, то верно!» — подумала я), а что касается общений — вы замечали, — при разговоре каждый человек звучит по-разному? По-разному отзывается на звук, на удар твоего голоса: один — как деревяшка, другой — как хрусталь.

Я не думала об этом, а когда подумала, оценила точность замечания.

Моя статья прошла заметно, шумно, вызвала, как говорится, отклики и споры. Меня поздравляли, мне удивлялись:

— Когда ты столько начитала?

(— Вот не думал!

— Да ты — голова),

будто я дурочка какая.

Не могу сказать, что состояние признания дало радость. Было приятно, не больше.

Примерно через месяц довольно ранним утром меня разбудил телефонный звонок. Я подумала: «Если Коля, отлаю», но услышала голос своего нестандартного шефа:

— Если у вас найдется десять минут для бывшего заведующего отделом… — сказал он вместо приветствия.

— Это кто же?

— Это я, простите.

— Как это…

— При помощи вашей статьи. Зайдите, зайдите, мой любимый автор.

Я зашла. Он был расстроен, как ребенок, его губы оттопырились, будто для плача.

— Нам надо ответить, Анна Сергеевна…

— На что?

— Разве вы не читали?

Видно, не нашлось у меня доброго друга, чтобы сообщить радостную весть: на мою статью была большая разгромная, да еще в центральной прессе. Я стала читать и поняла, что не могу вникнуть. Что-то мешало. Какой-то промельк. Ассоциация. Маленькая искорка от абзаца к абзацу… «Факты наводят на мысль, что…», «…вызывает удивление…», словом, та нарочитая безличность, за которой скрывалась не то скромность, не то говорение «от имени»…

— Чья статья? — стала искать я.

— Не ищите. Без подписи. Редакционная.

— …анонимная…

И я заплакала. Не было, совсем не было злости, обиды, досады. Была лишь боль потери. Ведь теряют по-разному. Бывает, что остается надежда встречи, или доброй вести, или просто радости сознания, что вот живет человек. Живет где-то далеко и высоко, не добрести до него, но он есть. Светит тебе.

А бывает потеря, когда встретишь да глаза отведешь, весть услышишь — доброй огорчишься, плохой обрадуешься…

— Анна Сергеевна, вы зря так расстроились. Для вас это событие имеет две стороны: долго не будут печатать — это одно, но и заметность, отмеченность, то есть слава, — другое. И потом, о вас довольно мягко… Кажется мне, что все это касается меня и только меня. Вы тут — случайность. Не огорчайтесь.

Знал бы он, этот восточный божок, подоплеку моего рева!

— Для вас это чем грозит? — спросила я.

— Боюсь — увольнением.

— Боитесь или уже сказали?

— Намекнули.

— А вы возьмите да и не поймите намека.

— Подумаю, милый друг. Давайте-ка сообразим, как ответ держать.