«В приемную позвонила какая-то женщина: "Я по просьбе Людмилы Александровны, она попала в аварию, просила позвонить". <...>
Я предложила Владимиру Владимировичу: "Давайте я девочек отвезу к своей маме". Он говорит: "Нет, это неудобно, но если бы Вы согласились переночевать с ними у нас на даче, я был бы Вам благодарен". Я сказала: "Хорошо". <...>
Когда мы уже собрались ехать, Владимир Владимирович сказал, что, если сможет, подъедет позже, но вряд ли, потому что встречи у него будут до поздней ночи.
Водитель привез нас и уехал. Но он забыл сказать нам, как включить отопление в доме. Холод был страшный. Но девочки вели себя очень достойно. Когда мы приехали, они мне стали помогать: "Тетя Марина, одеяла надо достать оттуда, а простыни — вот оттуда". <...> Я положила девчонок в одну постель, чтобы им было теплее. И вдруг в три часа ночи стук в дверь.
Я испугалась, потому что кроме нас троих никого не было. Оказалось, приехал Владимир Владимирович, освободившись наконец от Тернера (американский миллиардер, приезжавший к Собчаку вести переговоры о проведении Игр доброй воли. —
И наконец, есть еще один важный фактор, влияющий на поведение Путина, — принадлежность к определенному поколению. Его условно можно обозначить как генерацию семидесятников людей, сформировавшихся в 1970-х гг., в период глубокого советского застоя, когда уже было ясно, что мы не построим ни коммунизма, ни социализма с человеческим лицом, но, с другой стороны, еще не было никаких намеков на возможность перестройки и возвращения к капитализму.
Люди этого поколения при всех огромных личностных различиях были в целом больше, чем их отцы и деды, склонны к прагматизму. Они меньше фантазировали, меньше строили иллюзий о возможности неожиданных социальных поворотов. Семидесятники исходили из представления о том, что всю жизнь придется прожить примерно в такой же застойной бюрократической системе, как брежневская. Умрет один лидер, придет другой — чуть помоложе. Затем третий. И так до бесконечности. Поэтому не стоит мечтать о демократии и правах человека, о том, что кто-то прислушается к мнению диссидентов. Личное мнение надо засунуть в карман и адаптироваться к реальной ситуации, в которой живешь.
Свой прагматизм толковый семидесятник оборачивал обычно либо в форму профессионализма, либо в форму эскапизма. Иными словами, он либо максимально приспосабливался к внешней среде, стремясь получить хорошую специальность и сделать карьеру. Либо, напротив, уходил из убогого брежневского мира в свой собственный мир, где чувствовал себя уютно. Для кого-то это могли быть книги, музыка или коллекционирование. Для кого-то — семья, дети, обустройство квартиры, достижение приемлемого уюта хотя бы на малой территории, отгороженной от бестолкового неуютного социализма. Мещанство и карьеризм вновь стали позитивными явлениями после десятилетий революционной борьбы с ними. Сами эти слова семидесятники не использовали, но фактически именно на них ориентировались.