Итак, жители всех трех стран, для которых доступны исторические данные, в прошлом кончали с собой чаще, нежели сегодня. Видимые взлеты и падения этих графиков – всего лишь рябь на поверхности бурлящего моря возрастов, когорт, периодов и полов[813]
. Вероятность самоубийства резко повышается в подростковом возрасте и затем более медленно в среднем, достигая здесь максимума для женщин (возможно, сказываются менопауза и ситуация, когда выросшие дети покидают родительский дом) и снижаясь после этого; для мужчин она остается постоянной, а в преклонном возрасте устремляется вверх (возможно, дело в неспособности выполнять привычную роль кормильца семьи). Недавний подъем уровня самоубийств в Америке можно в какой-то мере объяснить старением населения: крупная когорта беби-бумеров мужского пола достигла самых опасных с точки зрения самоубийства лет. Но и эффект когорты тоже нельзя списывать со счета. Представители великого и молчаливого поколений кончали с собой реже как по сравнению с предшествующей им викторианской когортой, так и по сравнению с последующей когортой беби-бумеров и с поколением Икс. Миллениалы, похоже, замедляют или даже разворачивают вспять межпоколенную тенденцию; уровень самоубийств среди подростков снижался с начала 1990-х и на протяжении первых десятилетий XXI века[814]. Нынешние времена сами по себе (скорректированные по возрасту и когортам) меньше благоприятствуют самоубийствам по сравнению с пиковыми периодами на рубеже XX века, в 1930-е, 1960-е и 1970-е годы; в 1999 году уровень самоубийств упал до полувекового минимума, хотя мы и видим небольшой подъем после Великой рецессии. Многомерность этой картины не стыкуется с паническими настроениями прессы: не так давно в газетеНаряду с убеждением, что современность заставляет людей кончать с собой, в этой области популярен и еще один миф: будто в Швеции, этом образцовом оазисе гуманизма Просвещения, самый высокий в мире уровень самоубийств. Корни этой городской легенды (что, в свою очередь, может оказаться еще одной городской легендой) восходят к речи 1960 года, в которой Дуайт Эйзенхауэр осудил высокий уровень самоубийств в Швеции, возложив вину за него на патерналистский социализм[816]
. Я бы скорее предъявил обвинение мрачному кинематографу Ингмара Бергмана, но обе эти теории пытаются объяснить факт, которого попросту не существует. Хотя в 1960-х уровень самоубийств в Швеции был выше, чем в США (15,2 против 10,8 на 100 000 человек), он никогда не был самым высоким в мире, а с тех пор снизился до 11,1, что ниже и среднемирового значения (11,6), и американского (12,1); сегодня Швеция занимает по этому показателю 58-е место[817]. Недавно опубликованный обзор ситуации во всем мире свидетельствует, что «в целом уровень самоубийств в странах Европы снижается и ни одно из западноевропейских государств всеобщего благосостояния не входит сегодня в первую десятку по этому показателю»[818].От депрессии время от времени страдает каждый, а некоторых настигает депрессия клиническая, в ходе которой состояние тоски и безнадежности длится дольше двух недель и нарушает нормальное течение жизни. В последние десятилетия диагноз «депрессия» ставится все чаще, особенно представителям молодых когорт. Устоялось мнение, емко выраженное в описании недавно показанного по телевидению документального фильма: «Тихая эпидемия опустошает страну и убивает наших детей». Как мы только что убедились, страна не страдает от эпидемий несчастья, одиночества или самоубийств, так что и эпидемия депрессии кажется маловероятной – и действительно оказывается иллюзией.