Просвещенные

Одним теплым осенним вечером мы прервали работу, чтобы, заглянув по дороге в бургерную на углу Пятьдесят седьмой, отправиться в Центральный парк и продолжить партию, отложенную в ситуации, когда мои ладья и конь прижимали его короля, а моей же пешке оставалось сделать два хода, чтобы стать королевой. Впервые передо мной замаячила перспектива выиграть у Криспина, и он, казалось, предвкушал не меньше моего. «Экий Бобби Фишер», — подшучивал он. «Кумиры у каждого свои», — парировал я.

Начался дождь, и мы побежали, как любовники в романтической комедии, под крышу Шахматного павильона. Там не было ни души, лишь трое детишек толклись в дверях, с нетерпением глядя в небеса. Дождь перестал, как только мы сели за стол. Дети принялись прыгать через лужи, при этом старший, лет одиннадцати, хохотал чайкой.

Мы развернули бургеры. Я походил конем и стал ждать ответного хода. Криспин долго не ходил, и я, оторвавшись от доски, понял, что он отвлекся и наблюдает за детьми. Он заметил мой взгляд и улыбнулся:

— Время от времени я задумываюсь о ценности таких вот радостей. Может, и мне следовало собраться с духом и вырастить кого-нибудь.

Я уставился на доску.

— Думаю, вы сделали правильный выбор, — наконец вымолвил я. — Мир перенаселен. И у каждого из нас своя роль, не так ли? Ваши книги оставят более важный след, — сказал я и откусил бургера.

— Для кого же я пишу ПМ, если не для потомков? — спросил он, указывая пальцем на детей. — Когда-нибудь вы поймете.

— Я понимаю. Но это не значит, что соглашаюсь.

— Полагаю, когда-нибудь вы поймете, что даже у литературы есть пределы. И хорошо, если поймете.

— Пределы лишь подстегивают нас к преодолению.

— Написав «Трактат», — взяв короля, Криспин поставил его на место; я промолчал, — Витгенштейн пошел работать учителем в начальную школу [149]. Рембо наскучила поэзия, и он уехал в Африку [150]. Дюшан забросил искусство ради этой вот игры. — Криспин придвинул короля к моему коню. [151]

— Каждый год приносит новые разочарования, Мигель. Когда-нибудь и вы соберете хорошую коллекцию.

— Спасибо за снисхождение, — резко парировал я, удивляясь собственной уязвленности, — мне уже есть о чем жалеть.

— Мне жаль, что вы не знали своих родителей. Но жизнь на этом не заканчивается.

— Что вы об этом знаете?

Я не смог поднять на него глаза. Теперь жалею. Может, тогда бы я увидел.

— По крайней мере в литературе я могу контролировать события. Ты можешь придумывать, переписывать, стараться улучшить. А если в итоге ничего не получается, то сам же получаешь по жопе…

— Последнее вовсе не обязательно.

— Зато, если получается, ты можешь изменить мир.

Я походил конем, объявил шах и посмотрел на него.

Криспин смотрел на меня с умилением и великодушной улыбкой, как мог бы смотреть отец.

— Изменить мир, — сказал он, — отличная работенка, если есть вакансия. [152]Но разве завести ребенка не в полной мере жизнеутверждающий шаг?

— Хм, на мой вкус сладковато.

— Серьезно, с точки зрения чистого разума. Подумайте.

— Иногда нам просто не дают выбора, — вырвалось у меня.

Сегодня мне стыдно за эти слова.

— Выбор есть всегда.

Криспин сделал ход королем.

— Мат, — сказал он.

И действительно, отходить мне было некуда. Криспин встал и посмотрел на меня, в глазах его читалось то ли неприкрытое разочарование, то ли лютая жалость. Заложив руки в карманы, он пошел смотреть, как резвятся дети. Мелодию, которую он при этом напевал, я помню до сих пор.

* * *