Протей, или Византийский кризис

По мере того, как в настойке таял лед, она припоминала, что если афедронный коллайдер нагреть, то движение электронов в нем ускорится, нарушится равновесие между скоростью и величиной орбит, возникнет избыточный потенциал, который приведет к выбросу энергии, и к одновременному переходу электрона на более близкую к ядру орбиту, материя станет энергией, зелье вскипит и великой радостью будет следить за нагреванием зрелых плодов, отдающих сок, стекающий струйкой в перегонную емкость, быстро преобразуясь в величайшую энергию человеческого общества — в деньги, в суринамские гульдены, в сальварсанские кортадо, в доллары, крюгерранды и червонцы, доказывая справедливость законов квантовой физики, принятых и одобренных государственной думой третьего созыва, — обычно примерно здесь нить рассуждений начинала рваться, и полог тропической ночи опускал над Великой Мамой покрывало вест-индского сна, и она отходила в него, держа в левой руке горсть ядовитых ягод ярко-алого бересклета и светло-зеленый ребристый лимон.

В тот июль потоки сезона дождей с ветром, который здесь называли сибибуси,

все никак не хотели уняться, да так и было почти всегда, здесь ливни, приходившие из колумбийского селения Тутунендо, длились иной раз и по триста дней в году, хотя Мария-Лусия, что единственная годилась Великой Маме в матери, помнила, как в первый год прошлого века в этот день замерзли лужи и она единственный раз видела лед, покуда через шестьдесят лет в доме у двоюродного племянника Аурелиано ей не бросили два кусочка в стакан кашасы, потому что та для нее была крепковата, а воду лить в тростниковую водку племянник запретил, потому как невеста его сына была из симарронов, потомков беглых рабов, три столетия живших на юге, почти не контактируя с городским населением, но президент Сальварсана, великий Хорхе Романьос, прокладывая транспортный путь для своей самородной ртути в Парамарибо, провел дорогу близ их земель, и им волей-неволей пришлось уступить его безбашенным мерсибокуртам, головорезам хуже гаитянских, и с тех пор на богатых праздниках в Корантейне всегда клали лед в кашасу и в суринамский давет, смесь рома, кокосового молока и лимонного сорго, потому как морозильник в тридцать пять справлялся с работой неплохо, а выше столбик термометра поднимался в тени все-таки очень редко.

Элиана Эрмоса, Великая Мама, некогда носившая гордое имя Елены Шелковниковой, родилась в далекой Риге в незабываемом девятнадцатом, и была тогда Еленой Эдуардовной Корягиной. Она была вдовой великого человека, Бог не дал ей детей, но стараниями младшей сестры Он даровал ей четверых племянников; муж сестры, генерал кулинарной службы, тоже был армянином, наверное, поэтому все четверо выросли умницами, старший сперва неудачно женился, но потом с этим делом у него стало лучше всех, про второго речь отдельная, третий весь пошел в отца и был ректором военно-кулинарной академии империи, а четвертый вознесся на такую высоту, что Великой Маме, когда она хотела на мальчика глянуть, приходилось задирать голову. Что же касается второго из четверых, то самым знаменитым он не стал, но стал ее любимцем, ибо унаследовал пост, который некогда занимал ее покойный муж до того, как стал канцлером, мальчик стал главой службы внутренней безопасности империи. Что странно, именно он был стеснен в средствах более других, и периодически Элиана Эрмоса без просьбы и без возврата передавала ему довольно значительные суммы на самые необходимые нужды, но что не сделаешь для любимого племянника. И в июне, когда река Корантейн еще только начала возвращаться в берега после паводка, ее ничуть не удивил звонок из Европы насчет того, что Тимон Игоревич оказался в несколько затруднительном положении и вынужден будет отложить обычный июльский визит к тетке, потому что из-за финансовых проблем вынужден находиться в Москве. Великая Мама давно не очень представляла, куда девать деньги, потому как расширять гасиенду можно было разве что за счет территории какого-либо третьего государства, на что могли уйти десятилетия, а жить так долго она все же не рассчитывала, она предположила, что едва ли мальчик должен себя ограничивать, она же знает, как тяжела его работа, она готова оказать посильную помощь, просит кого-нибудь прислать к ней, она, как обычно, не может доверить даже копейку почте, но рада будет вручить что-то из отложенного на черный день доверенному лицу. Доверенное лицо улыбнулось в телефоне и предложило заехать к ней, потому что у него, у лица, есть небольшое дело на родине, на Доминике, к другу, Сантьяго Родригесу, надо заехать кофе попить, а оттуда он к ней, а потом, пожалуй, в Сан-Сальварсан, а на следующий день опять в Москву, вот и будет по пути, вот и ладненько.