Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

Целыми днями Крыленко готовился к процессу, который подводил итог давней и темной истории, нанесшей столько тяжких ударов партии.

…Суд открылся ровно в полдень пятого ноября. Бывший зал Судебных установлений в Кремле был переполнен. Люди, прошедшие подполье, тюрьмы и ссылки, люди, которые привыкли всегда чувствовать рядом плечо товарища, пришли на заключительный акт трагедии — разоблачение того, кого они некогда считали своим другом.

Его ввели под конвоем, и Крыленко, сидевший на возвышении против скамьи подсудимых, не узнал былого «героя». Куда делись его лихость, заносчивость, самодовольство?! Перед судом предстал сломленный, с потухшим взглядом человек, нимало, казалось, не интересующийся своей судьбой.

Неужто и в самом деле ему все было глубоко безразлично? Но тогда зачем же он добровольно вернулся? Зачем проделав нелегкий путь по опаленной войною Европе из своего безопасного заграничного далека, зачем явился в Смольный, зачем сказал: «Я — Малиновский, судите меня»? Угрызения совести? Но как тогда вяжется с ним эта маска холодного безразличия решительно ко всему? А может быть, эта маска лишь составная часть общего плана? Но какого? Чего же в конце концов он хочет, этот насквозь изолгавшийся человек, который безжалостно торговал своими товарищами и ревностно служил злейшим врагам рабочего класса?

Всего четыре года, день в день, отделяло его от той памятной даты, когда царскими сатрапами были арестованы его товарищи по думской фракции. Ту, почетную, скамью подсудимых он с ними не разделил. Теперь он сидел один на другой скамье подсудимых — позорной.

— Объявляется состав суда…

За столом, покрытым красным сукном, заняли места семеро судей. Их имена, их объективность и честность были всем хорошо известны. Особенно председателя — латышского большевика Отто Карклиня и члена суда — столяра, а потом одного из первых советских судей Ивана Жукова…

— Обвиняет Николай Крыленко…

Малиновский медленно приподнял голову, и глаза его на какое-то мгновение встретились с глазами Крыленко.

— Малиновский, встаньте, — сказал Карклинь. — Не желаете ли отвести кого-либо из судей?

— Нет, — быстро ответил Малиновский.

— А обвинителя?

На этот раз он чуть помедлил, но тут же, словно стряхнув с себя груз сомнений, качнул головой:

— Нет…

— Вас защищает защитник Оцеп.

С этим молодым юристом, которому предстояло быть в процессе его противником, Крыленко столкнулся впервые. Накануне звонил Свердлов, рассказывал, что к нему неожиданно пришел со своими сомнениями адвокат: можно ли защищать Малиновского? Отвечает ли это принципам новой морали? Есть ли в этом какой-нибудь смысл? Свердлов долго убеждал Оцепа, что защищать нужно, что эта работа полна глубокого смысла, ибо суд не предрешает свой приговор, он хочет досконально во всем разобраться — и в том, что говорит против подсудимого, и в том, что говорит за. Разрушая старую адвокатуру, большевики никогда не были против судебной защиты…

— Обвинитель Крыленко, начинайте допрос.

— Расскажите, Малиновский, как и когда вы стали полицейским агентом?

Казалось бы равнодушный ко всему, человек вдруг начал вывертываться и врать. Он стал говорить о глубоких переживаниях, о внутренней борьбе, о мерзостях охранки, которая опутывала ядовитыми щупальцами свои несчастные жертвы.

Крыленко прервал его:

— Гнусности охранки нам известны. Но ведь вы добровольно стали доносчиком, еще будучи солдатом Измайловского полка…

— Нет, неправда…

— …и получили тогда кличку Эрнест.

Малиновский хотел снова сказать «нет», но вовремя вспомнил, что следователь Виктор Кингисепп показывал ему архивные документы и протоколы показаний, которые дали еще комиссии Временного правительства его бывшие шефы.

Он промолчал.

— Чем же вас так опутала охранка, что вы не могли выбраться из ее сетей? Жизни ли вашей что-либо угрожало? Свободе? Благополучию?

— Я очень мучился. Ночами не мог заснуть. Не жил, а терзался…

— Вы уклонились от вопроса. Отчего вы запутались в полицейских сетях? Вот ведь другие не запутались…

Малиновский злорадно усмехнулся.

— Не запутались? Ошибаетесь, гражданин обвинитель. В полиции мне объяснили, что страна наводнена агентами. Что измена повсюду… Чуть ли не каждый второй — полицейский осведомитель. И представили доказательства…

Зал пришел в движение. Невозмутимый Карклинь поднял руку, призывая к тишине.

— Обвинитель Крыленко, продолжайте…

— И вы решили: не я, так другой. Лучше уж я… Верно, Малиновский? Сколько же платила вам полиция за ваши… душевные терзания?

Малиновский снова замолчал.

— Вам задан вопрос, — напомнил Карклинь.

Крыленко отыскал глазами Розмирович. Положив блокнот на колени, она что-то писала карандашом, не поднимая головы.

— Отвечайте, Малиновский.

— Пятьсот рублей… А потом, когда я стал членом Думы, семьсот…

И опять всколыхнулся весь зал, и опять Карклинь предостерегающе поднял руку:

— За нарушение порядка буду удалять. Сейчас допрашивается свидетель Виссарионов.

Под конвоем солдатским шагом вошел в зал человек богатырского телосложения, которому, казалось, тесен его потрепанный сюртук.

— Ваша фамилия, имя, отчество?