Против энтропии (Статьи о литературе)

Но нужно вернуться к главному, без чего не было бы разговора, не было бы "Собрания сочинений", предпринятого в Москве в 1998 году, — к стихам Ивана Елагина. В "казармах СС" жило множество русских поэтов, и не только из бывшего СССР, сюда попадали прибившиеся ко "второй волне" беженцы из Восточной Европы и Прибалтики — Нонна Белавина, Ирина Сабурова, Борис Нарциссов, здесь Елагин обрел друзей, ставших ему навсегда самыми близкими, — не считая перечисленных выше, это были прозаик Леонид Ржевский (Суражевский) и художник Сергей Голлербах. Последний сам пишет о том, как познакомился с Елагиным в беженском лагере под Мюнхеном в 1946 году (на почве общей беды — недостатка курева): "Я был тогда студентом мюнхенской Академии Художеств, то есть недозрелым полухудожником, на несколько лет моложе Ивана, в то время как он был молодым, но вполне сложившимся поэтом"[2.76]. Мнение молодого Голлербаха разделяли тогда и младшие, и старшие "ди-пи", да и представителям первой эмиграции Елагин чаще все-таки нравился.

В Германии, поздней во Франции тех лет возникло множество периодических изданий, где русский поэт мог печататься: "Грани", "Отдых", "Обозрение", "Дело", "Возрождение". В 1947 году собрались "дипийские" и судьбой подброшенные к ним поэты, сложили коллективный сборник под сто страниц. Сергей Бонгарт нарисовал обложку. Сборнику дали немудрящее название "Стихи" и выпустили его в Мюнхене. Среди поэтов — все те же имена: Ольга Анстей, Иван Елагин, Сергей Бонгарт, кн. Николай Кудашев... Наконец, собравшись со старыми стихами, добавив новых, в том же 1947 году Иван Елагин издал в Мюнхене свою первую поэтическую книгу — "По дороге оттуда". Шестьдесят два стихотворения. Годом выпустил еще одну — "Ты, мое столетие!" Двадцать семь стихотворений.

Уже эти первые книги со всей очевидностью показали, что Елагин — плоть от плоти военного поколения, "поколения обреченных", чьи кумиры — Блок, Цветаева, Пастернак, Ахматова (любимых поэтов Елагин перечислил в позднем стихотворении "У вод Мононгахилы"). Добавить в число названных разве что Зощенко — и получим... перечень тех, кому посвящены "Литераторские мостки" Александра Галича. Елагин по ту сторону железного занавеса жил теми же вечными ценностями, что его сверстники — по эту. И совсем не случайно старый Петербуржец Владимир Вейдле бурчливо писал: "Елагин, знаю, из какого он гнезда — не очень любимого мной, "чуждого"..."[2.77] — то есть из хаемого в эмиграции "гнезда советской поэзии", гнезда маяковско-пастернаковского. Кстати, на посмертном вечере Елагина в 1989 году, в ЦДЛ, прозвучало: "Это лучший советский поэт!" И слова эти были сказаны не в обиду Елагину — в отличие от Вейдле, который вполне сознательно Елагина хотел обидеть.

Хочется того кому-то или нет, а признать придется: Елагин — поэт, порожденный советской культурой и действительностью. Но только и Галич тоже, и Слуцкий, и другие их ровесники. О более молодых не говорю: те-то точно советские (или антисоветские, что одно и то же).

НЕ-СОВЕТСКИМ поэтом Елагин стал лишь в семидесятые годы. Тогда он стал просто самим собой.

Елагина все же больше хвалили, в глаза и за глаза, и не всегда по-умному — настолько не по-умному, что Георгий Иванов в статье "Поэзия и поэты", опубликованной в парижском "Возрождении" (1950, No 10), счел необходимым критиков-дифирамбистов одернуть:

"Число эмигрантских поэтов, кстати, несмотря на ряд потерь, за последние годы увеличилось: выбывших из строя заменило новое "поколение", главным образом из среды "ди-пи".

Среди последних есть немало одаренных людей. Двое из них — Д. Кленовский и И. Елагин — быстро и по заслугам завоевали себе в эмиграции имя.

<...> И. Елагин <...> ярко выраженный человек советской формации. Елагин, возможно, талантливей Кленовского. Он находчив, боек, размашист, его стихи пересыпаны блестками удачных находок. Но все опубликованное им до сих пор так же талантливо, как поверхностно, почти всегда очень ловко, но и неизменно неглубоко. Каждая строчка Кленовского -доказательство его "благородного происхождения". Его генеалогическое древо то же, что у Гумилева, Анненкова (видимо, опечатка, следовало — Анненского. — Е.В.), Ахматовой и О. Мандельштама. И. Елагин — в противоположность Кленовскому — один из "не помнящих родства", для которых традиция русской поэзии началась с "Пролеткультом" и Маяковским. Вероятно, Елагин читал и, возможно, по-своему любил тех поэтов, от которых как "законный потомок" ведет свою родословную Кленовский. Но на его творчестве пока это не отразилось"[2.78].

Далее, сочувственно отозвавшись еще о нескольких поэтах, и в частности о давно покойном Анатолии Штейгере, Г. Иванов вновь вернулся к Елагину: