Против энтропии (Статьи о литературе)

Продолжая эпиграф — относящийся все-таки к первым годам ХХ века -надо сказать: слыхали про Уайльда все. Даже, пожалуй, все знают, что он стихи писал. В середине 70-х годов издательство "Художественная литература" готовила три из пяти "билингвальных" томов — "Европейская поэзия XIX-ХХ веков". И в том, посвященный XIX веку, составитель английского раздела скромно вставил два небольших стихотворения Уайльда. Состав книги пошел на рецензию в Институт мировой литературы, оттуда же последовал грозный оклик: "Два стихотворения Уайльда — убрать. Вставить — одно, "Баллада Редингской тюрьмы", — без этого стихотворения раздел НЕМЫСЛИМ!" Надо сказать, что "Баллада" лишь на несколько строк не дотягивала объемом до тех семисот строк, которые были выделены на весь английский раздел. "Кандидаты в доктора" из ИМЛИ очень лихо продемонстрировали свою образованность. Нечего и говорить о том, куда пошла их рекомендация, — напечатали все-таки два очаровательных стихотворения в переводе Ирины Копостинской. Но писали-то об Уайльде до самого последнего времени у нас именно "кандидаты в доктора". Надо сказать, что писал еще и Корней Чуковский — но весьма давно, да и почти вовсе не о стихах, которые даже с комментариями для чтения непросты, что по-английски, что по-русски.

Впрочем, даже читая английские и американские книги посвященные Оскару Уайльду, его личности и судьбе, постоянно испытываешь ощущение, что авторы дали присягу говорить "вранье, одно вранье и ничего, кроме вранья". Если и не всегда эта мысль приходит, то подозрительно часто. Ибо сводить творчество и стиль Уайльда к его ирландскому происхождению, к его оксфордскому образованию, дендизму, гомосексуализму, тюремному заключению, социальным корням, влиянию античной, французской, итальянской культуры, к "уклону в католичество" или даже к "желанию во что бы то ни стало быть признанным" — невозможно. Нельзя назвать Уайльда только поэтом, только прозаиком, только драматургом, только философом. Природа наделила его каждым из этих литературных талантов... и прибавила к ним некую неусидчивость: быть чем-то одним, довести хоть одно дело до логического совершенства Уайльду казалось мало. Даже из суммы всех перечисленных слагаемых не получится то чудо, которому при рождении дали имя — Оскар Фингал О'Флаэрти Уиллс Уайльд.

И надо сказать, что сам Уайльд принял все меры к тому, чтобы никакой правды мы о нем не знали. "Тот хорошо жил, кто хорошо скрывал". Уайльд (по преимуществу) плохо скрывал, — даже, пожалуй и скрывать почти ничего не хотел, — он (по большей части) плохо жил, — хотя жить хотел, конечно же, хорошо, — но понять в нем мы можем немного. Хотя бы потому, что его наследие намеренно не полно сохранено и во многом небрежно издано, тенденциозно изучено, — да и со стороны апологетов дождался Уайльд таких похвал, что лучше б молчали они вовсе. Доходит до того, что литературоведы обвиняют в судебном процессе, приведшем Уайльда в Редингскую тюрьму, впрямую Альфреда Дугласа, "Бози", — путая сына ("третьего") с отцом, "восьмым" маркизом Квинсберри, после провокации которого и состоялся "процесс Уайльда". Впрочем, в грамотности нашего читателя (он же литературовед) — в излишней — не упрекнешь. Несколько раз мне доводилось слышать, что "Уайльд — это тот, который сочинил "Синюю птицу". "А не Метерлинк?" — спрашивал я. "Нет, про такого я не знаю, это из новых, наверное, а вот Уайльд — это вещь, да-а, как сейчас помню в Художественном, сам Аристарх Платонович ставил в одна тысяча девятьсот...". Ничего, семьдесят процентов американских школьников не смогли ответить на вопрос — куда впадает Миссисипи. У нас такое еще впереди, хотя не за горами.