А виной всему была Анна — жена хозяина комнаты. Впрочем, я не должен рисовать её особой, одержимой хозяйственностью и аккуратностью. Это у неё получалось между делом. А главное была любовь к хозяину квартиры, и книги, которые теперь просто заваливали этажерку и стол, перенесённый из кухни, так как держать книги на полу Анна считала безнравственностью. Она обладала компромиссным вкусом по отношению к старому и новому, и что очень важно, ни разу не посягнула на стены комнаты, которые испускали теперь постоянно ровный и мягкий свет спокойного чувства. Жирные пятна вдоль кровати Анна завесила цветной материей, и широкая железная кровать превратилась в соблазнительное ложе покоя и наслаждения.
Через год, а может, два для молодых супругов наступило время таинственных размышлений, сначала порознь, а затем вместе, и так как их мировоззрения совпадали, то после недолгих колебаний, они решили, что, по-видимому, в их жизни существует некий пробел, заполнить который может, например… ребёнок. Это решение было для них очень важным, так как приходилось изменять всю прошлую жизнь. Менялись мысли, некоторые чувства и ощущения, а также финансовая основа бытия, и я упоминаю об этом только в силу того, что как муж, так и жена, никогда о деньгах не задумывались.
По всем этим поводам Анна проплакала целую ночь, а по истечении соответствующего природе количества времени хозяин комнаты отвёз её в роддом.
Но самым строгим и продуманным решениям и желаниям иногда препятствуют такие пустяки, как случайность, судьба, предопределённость.
Не родила Анна ребёнка, а вместо этого перевезли её в другое отделение больницы, где сделали довольно не простую операцию. Я не буду описывать, какую, так как сам боюсь этих медицинских подробностей.
Муж Анны впал в несоответствующее ему состояние отчаяния, и прежде чем успокоился, жена вернулась домой. Она была здорова и даже очень мило выглядела, но заключение врача гласило, что детей у неё, возможно, никогда не будет. Супруги были людьми здравомыслящими и решили, что, в общем, ничего ужасного в этом нет, и можно воспитывать другого ребёнка, но пока это было уже не срочно, а на первый план выступало здоровье жены. И вот с целью его укрепления уехала Анна куда-то туда, где дождь бывает очень редко, а если и идёт, то тёплый. А хозяин комнаты стал жить один, как когда-то раньше. И, наверное, в силу этой аналогии скрутили его однажды воспоминания. Ходил он целый вечер по комнате, сияющей ровным светом багряных листьев, и долго смотрел на фотографию женщины в красном платье. Потом целую ночь он сидел на кухне возле бутылки вина и читал какую-то книгу, которую мы уже где-то видели раньше. А через два дня пришёл он не один, а с одной из тех женщин, которые бывали у него когда-то.
Белая кошка давно умерла, а двое её пятнистых котят выросли во взрослых котов. И один из них, пробегавший той ночью под окном нашей комнаты, вдруг страшно испугался чего-то и, жалобно мяукая, забился под лестницу дома напротив. Нечто сверхъестественное коснулось, как ветер, его шерсти, упав сверху, а потом, медленно расправив крылья в плавном полёте, исчезло в свете утренней зари. И если бы теперь в свете луны белая кошка посмотрела на тяжёлую золотую раму, она бы ничего не увидела.
А женщина ушла утром, и приходила опять, и опять, пока домой не вернулась Анна.
Она ехала в свой город поездом через всю медленную и широкую страну лесов и озёр. И многие слова из прочитанных ранее книг переставали быть для неё театром мозга. Они становились живыми и тревожили её отзывчивую душу. Она как-то вяло вспоминала прошедшее и не находила толчка для будущего.
И она ощутила его у себя в комнате. Это была чужая комната с блеклыми, грязными стенами, и жирное пятно возле кровати смочило ткань, её закрывавшую. И я объясню, почему это произошло так.
Невозможно в нашей обычной жизни вернуться в прошлое. Скучные вышли ночи у хозяина с женщиной из прошлого. Они, как матёрые пьяницы, пили вино любви и не хмелели. Любовь не возвратилась. Осталась лишь её грубая схема простых движений. И множество теней, свивших гнездо в комнате, покинули её. Энергия их не согревала камня стен. Они уже остыли.