Против течения

Молчали дизели подстанции. Из линейного зала не слышались выкрики команд по радио. Я хотел было идти сразу к командиру с повинной, но, поддавшись искушению и любопытству, дёрнул дверь радиорубки, где должен был дежурить сегодня мой друг Виктор. Открыв дверь, я вздрогнул всем телом и инстинктивно подался назад. В рубке яростно горел обычный и аварийный свет, а на полу совершенно голый лежал Виктор. Его одежда валялась тут же, разбросанная по углам. В рубке, в общем, был порядок, только сорвано со стены расписание работы в эфире. На холодных ногах я подошёл к лежащему на животе со свёрнутой набок головой человеку и встретил взгляд его мёртвых глаз. Вздрагивая и озираясь, я запер на засов дверь и стал осматривать помещение, но ничего, объясняющего этот ярко иллюминованный кошмар, не нашёл. Тогда я повернул труп на спину. Лицо и грудь его были не тронуты, а весь живот и бёдра в синих, с запёкшейся кровью, царапинах и бороздах, словно хищный зверь драл когтями и зубами. На месте признаков его пола была сплошная каша лоскутьев кожи и слипшихся от крови волос. Меня сверху донизу пронзил порыв озноба, и я выпустил плечо истерзанного друга. Он глухо распластался в неудобной позе, а я стоял под дверью, смотрел на него и не решался выйти в коридор.

В спальном помещении смены было темно, и на четырёх перевёрнутых и растоптанных койках лежало трое солдат с теми же следами насилия, что и в радиорубке. Стены этой комнаты, покрытые брызгами крови и какими-то мерзкими бурыми пятнами, вызвали во мне чудовищный приступ тошноты, и, спотыкаясь, я бросился в угол. Облегчив желудок, я начал сознавать случившееся, и тут впервые обратил внимание на запах. В воздухе витала сложная комбинация различных струй, но одна явно выделялась, приятная и раздражающая нервы, словно откровенный запах… чего? Я шевелил ноздрями и ушами, пытаясь разгадать его, и вот ясно различил в нём какие-то звериные и ядовитые ноты. Три исковерканных тела в синем свете ночной лампы усмехались жуткими улыбками разбросанных, как попало, рук и ног, и, чувствуя, что у меня снова немеют губы, я выбрался наверх, к солнцу.