Противники России в войнах ХХ века. Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества

В начале XX в. и в правительственных кругах, и в общественном мнении России было распространено стойкое убеждение, что главным соперником на международной арене и потенциальным врагом является Англия. Такое положение сохранялось до начала Первой мировой войны, несмотря на заключение еще в 1907 г. англо-русского соглашения о разграничении сфер влияния в Персии. Патриотический подъем, объединивший почти все слои российского и британского обществ, совместная борьба с общим врагом в 1914 г. сблизили население двух стран. Ненадолго были отодвинуты на задний план противоречия и различия между двумя государствами. Образ недавнего противника трансформировался в образ союзника, что стало заметной частью общественно-политической и культурной жизни. Причем, чем тяжелее становилось положение России, военная и экономическая ситуация, тем больше «общественную, культурную и бытовую жизнь пронизывали идеи союзничества и общей борьбы до победы, которые всеми мерами поддерживали правительства обоих государств. Своего пика распространение этих идей в российском обществе достигло в 1915–1916 гг., после того, как Англия признала притязания царского правительства на Константинополь и черноморские проливы».[556]

В свою очередь, на Западе волну симпатий к союзнице всколыхнул успех Брусиловского прорыва. По сообщению членов думской делегации, посетивших Лондон и Париж, «Англию захлестнуло книгами о России, о русском народе. Даже «Слово о полку Игореве» переведено на английский». «Дейли телеграф» писала: «Понемногу мы начинаем понимать русскую душу… Непоколебимая лояльность, за которую мы так благодарны. Все, что неясно грезилось мечтателям-идеалистам, — выносливость, добродушие, благочестие славян — так выделяется из общего ада страданий и несчастья».[557]

Вместе с тем, война объективно «не только способствовала складыванию союзнических отношений, но и одновременно порождала кризис доверия между двумя странами, который возник и усиленно подогревался в обществе с началом боевых действий».[558]

Для этого имелись вполне объективные основания. «…По мере усталости от войны в российском общественном мнении все ярче вырисовывается тенденция к обличению корыстных союзников, стремившихся за счет России достигнуть своих целей… К концу 1916 — началу 1917 гг. подобные взгляды получили широкое распространение, особенно среди нижних чинов и младших офицеров, причем как всегда наиболее негативные оценки относились к роли Великобритании, готовой «воевать до последнего русского солдата», для чего англичане «втайне сговорились с начальством, подкупив его на английские деньги»».[559] А союзники удивлялись и негодовали: «Почему это у русских слабеют прозападные симпатии?» И Ллойд Джордж возмущенно писал: «Они всегда воображают, что мы стараемся извлечь барыш из отношений с ними»,[560]

как будто это не соответствовало действительности.

* * *

К Франции

в российском обществе отношение было несколько лучше, нежели к Англии,[561] хотя она отнюдь не была более надежным и благодарным за помощь союзником. Симпатию к этой стране вызывал тот факт, что на ее территории также велись боевые действия, от «германских зверств» страдало ее гражданское население, тогда как Англия «отсиживалась за проливом». Конечно, французы осознавали объективную роль России в противостоянии Германии. Так, президент Франции Раймон Пуанкаре записал в своем дневнике в 1915 г.: «Самба … подчеркивал эффективность русской помощи и категорично заявил: «Скажите без боязни, что, не будь России, нас бы захлестнула волна неприятельского нашествия. Имейте это в виду каждый раз, когда натолкнетесь на то или другое последствие внутреннего режима этой великой страны»».[562]