Издали казался он лиловым,Призрачным и легким, тот гранит,Созданным лишь мыслью или словом;Рядом же он выглядел суровым,Черный и огромный. И молчит.Весь в морщинах трещин, каменных извилин,Будто зная что-то, что дает презренье,Он стоял насмешлив, одинок и силен,Глядя вниз на море, на его волненье.Чайки длиннокрылые любилиТяжкого отшельника покой,Стаями над скалами кружилиМножеством рассыпавшейся пыли,В воздухе подвижной белизной.А бурун, тревожен, говорлив и волен,С гребнем бесконечным белой-белой пены,Недоволен чем-то, вечно недоволен,Окружал, как пояс, каменные стены.К морю величаво опускалисьМощными уступами верхи;Каменные кресла разбросались,Всюду изумрудные цеплялисьМягкие, ласкающие мхи.Мхи сиденья кресел бархатом заткалиИ прошили мохом серым, волокнистым,Здесь сидишь и чуешь, как чаруют дали,И приходят мысли о большом, о чистом…Острова изломанные горыХвойными лесами поросли.Были серебристые озера,Полные святыни и простора,Брошены в трущобах, как рубли;Засмеявшиеся ярко между ветокВ самой-самой чаще солнечные блики…Шумы сосен, купы елок-однолеток,Сырость, тишь и строгость, запах земляники…Пахнущие хвоей извивалисьТайные тропинки по лесам,Вдруг, ошеломляя, открывалисьДальние просторы и скрывалисьС новым поворотом, где-то там…А на горном шпице был дольмэн старинный.Кто упорно мыслил, кто здесь пел молитвы?Скальды иль шаманы? Дети леса – финны?Викинги-бродяги, ищущие битвы?Кажется, что остров заколдован:Мимо проплывая, морякиК каменным, обрывистым основамС ласково неверующим словомВ море побросают пятаки.Если ж, бросив, слышат близко голос птичий,Значит, есть опасность мели, бурь, туманов…Сколько лет живет он, тот морской обычайСтранствующих в море хмурых капитанов?Хижины у тихого заливаСгрудились по отмели кругом.Жители их были молчаливы,Тяжки, коренасты, некрасивы;Вечно пахли рыбой, табаком…Мудрую хранили тишь и безмятежностьСтариков глубоких выцветшие лики.Рано узнавали здесь покой, безбрежностьИ жестокость моря, что уносит крики.Что-то безразличное осталосьВ взглядах их, испытанных борьбой.Библия в селеньи почиталась,Вечером за трапезой читаласьДевушкой с белесою косой,Той, которой ночью что-то рассказалиКолокольцы стада в тишине предгорий,Что выходит к морю посмотреть на далиЧасто-часто в бурю, – нет ли лодок в море?Жили и другие, о, другие,В чаще незатронутых лесов;Знавшие желания большие,Странные, ужасные, пустые,Грезы сумасшедших городов…Что в их прошлом было? Вера? Утомленье?Что их всех связало? Бог или безбожье?Это были люди, знавшие: мгновеньеНе должно грязниться ни враждой, ни ложью.Бледные, с огромными тазами,Полными стыдливости и мук,Жили, заколдованные днями,С ласково-безмолвными устамиНесколько людей и их подруг.Жили годы, годы, бросив все исканья,На громадном камне, брошенном средь моря,И сплелась меж ними чуткость пониманьяВзоров, настроений, спрятанного горя.Слушайте меня. ВообразитеДевушку, ребенка, мудреца,Каменные кресла на граните,Моха поразбросанные нити,Плещущие волны без конца…Медленный, как эпос, дальний шум раскатаВеличавых сосен, голубые дали,Лица, складки, краски при лучах закатаИли в предрассветной палевой вуали.Слушайте же! Жизнь моя разбилась,Дух мой был замучен и разбит…Сердце мое, сердце утомилось,Тяжкое, оно уже не билось,Пал я, обескрылен, на гранит.Всё, чем жил я прежде, было всё преступно,Видел я, что к смерти шла моя дорога,Знал я, что спасенье мне уж недоступно,Но я жил, бродил там, думал много-много…