Противостояние

Это была еще одна, вылезшая наружу проблема, которую почти не затрагивают исследователи, даже в специализированных работах по военной медицине Крымской войны. Этим, рассматривая преимущественно глобальные проблемы санитарной службы, они забывают ее целый пласт, от которого зависит жизнь пострадавшего: то есть то, что с ним происходит в первые минуты после получения травмы.

Солдат не только не имел возможности получить должную помощь при ранении, но и не имел навыков её оказания. Обходились великим русским народным средством — опытом, передаваемым из поколения в поколение, основывавшимся не на науке, а на интуиции и нашем непобедимом «авось»: «…иные прикладывали рану землей, это еще ничего, а другие — порохом — похуже вышло. А кто присыпал табаком — совсем дурак. Травой — тоже никуда не годится. Одно средство — полотняная тряпка, а еще лучше с корпией. А этого ни у кого в заводе не было».^{35}

В результате раненые «…сами, чем попало перевязывали свои свежие раны, но не могли остановить воспалений, быстро у них развивавшихся».^{36}

Многие получили первую помощь лишь на второй, третий или даже четвертый день, когда присоединились к своим товарищам.^{37}

У того же Погосского есть прекрасные слова одного из медиков по этому поводу, думаю, что они откроют еще одну сторону проблем медицинского обеспечения армии во время Крымской войны: «Половина этих раненых совсем напрасно являются. Поверьте, что если бы внушить солдату, чтобы он, идя в сражение, непременно имел за обшлагом хотя кисточку корпии, хоть тряпку чистую, что сейчас же, как только ранят, за фронт и перевяжи рану толком, останови кровь и не допусти, чтобы открытую рану терло да разъедало движением, — половина лечения готова. Солдат должен сам понимать и озаботиться на всякий случай. Во-первых — вода необходима, обмыть рану, и самому глоток выпить. Следовательно, запасайся водой перед делом. Во-вторых — непременно нужен хоть какой-нибудь бинт с тесемочкой для перевязки. Даже пластырь и спуск можно бы иметь в запасе в ротах. А то вообразите, тащится с позиции с не перевязанной раной, кровь льет, рану трет да дерет, натрудит ее, да еще потом и уснет этак. Естественно, что сейчас же лихорадка, потом горячка; а не помилует Бог — и антонов огонь прикинется. И возись с ним!.. А рана иногда совсем пустая, если ее хоть немножко, но с толком перевязать тотчас же… тут таких половина валяется…».^{38}

Иногда раненым помогали, но, обработав раны, «за неимением здесь перевязочных средств, сваливали на фуры»^{39}

и с Богом отправляли в неведомый путь, лишь указав в лучшем случае направление: на Симферополь или на Севастополь: «Невдалеке перед нами я услышал болезненные стоны. Я пошел туда, и обнаружил солдата с пулевым ранением ноги выше колена; он рассказал мне, что попал в полевой госпиталь, где ему перевязали ногу, и хирург велел ему идти на Севастополь — на расстоянии 30 верст или 20 миль! Сначала, сказал он, удавалось держаться сносно, но, после предпринятых усилий, кровь хлынула из раны сильнее и пропитала повязку, оттого сползшую с раны, и пуля в ноге начала причинять ему сильную боль. Наконец, он был вынужден отдохнуть, и, когда, желая перевязать рану, снял бинты, кровь хлынула так, что он никак не мог её остановить. Здесь этот несчастный и лег на голой земле, ночью, без единого существа поблизости, которое могло бы оказать ему помощь или облегчить трудности пути. Вид этого бедняги заставил меня задуматься — он сражался и выполнил свой долг, страдая за то, о чем не имел ни малейшего понятия, и теперь, раненый и беспомощный, даже не мог получить помощи или утешения. Удивительно, как мало заботятся о русском солдате! …Большая часть подвод использовалась для перевозки раненых офицеров, и для тех офицеров, которые, не будучи ранеными, находились в крайне нервозном состоянии, так что раненые солдаты составляли лишь малую часть из тех, кто передвигался подобным образом, на транспорте, специально для них предусмотренном».^{40}

Не самое лучшее отношение к искалеченным войной людям, раздражало войска: «…соседство с перевязочным пунктом, где раздавались стоны и крики раненых и умиравших, моливших о помощи, еще более усиливали тягостное положение войск, тем более, что медицинские средства наши далеко не отвечали потребности в них».^{41}

В результате как минимум сутки не удавалось преодолеть дезорганизацию войск. Хрущёв наблюдал, что солдаты разных полков, «… оставившие ряды по причине полученных ран и без всяких причин, тянулись по всем направлениям, стреляли вверх и многие бросали оружие. Никто не заботился о раненых; все обозы и даже патронные ящики давно ускакали на реку Качу; не было ни одной повозки для поднятия тяжело раненых, так что начальника дивизии, ген.-лейтенанта Квицинского, более 7 верст несли на носилках».^{42}