Противостояние

выжженной деревне, не озадачиваясь, чего хочет. Душа не принимала факта смерти,

отторгала саму возможность того, что произошло. И девушка не верила, что погибли

все, не могла поверить. И бродила, бродила мимо головешек, остатков утвари, той,

что уже никогда не пригодится своим хозяевам. Возле одного пожарища она увидела

обожженный букварь и застыла над ним. Стояла и смотрела на веселые буквы, не

чувствуя, как ветер бьет ей в спину.

— Кто-нибудь? — прошептала и очнулась. Огляделась и закричала. — Эй?!! Кто-нибудь!!

Живые?!! Ну, кто-нибудь?!!! Люди?!!

Тихо. Только ведро все скрипит и скрипит, ноет, плачет. А больше некому.

Лена в прострации раз на десять обошла все и вдруг заметила что-то темное на

снегу за тем местом, где стоял амбар. Кинулась — ребенок, девочка лет трех, в

одной рубашонке.

Перевернула. Та сжалась и хлопает заиндевевшими ресницами.

— Жива…

Обняла ее. Минута, две, чтобы почувствовать живого ребенка на руках и вот

очнулась, стянула с себя ватник, растерла ручки, ножки онемевшего от холода и

пережитого ужаса дитя. Укутала и к лесу. Наткнулась на щуплого мальчика, который

убежать от фрицев пытался. Тот жив оказался, но без сознания — ранен тяжело.

Под мышку его и тягать.

Тяжело, снег еще под ногами вязнет, но ничего:

— Ничего… Держитесь… — только и просила, задыхаясь от тяжести ноши.

Передохнула чуток, испуганной девочке подмигнула и улыбку вымучила. — Хорошо

все будет, хорошо. Тебя как зовут?

Девочка молчала.

Лена нос и щечки ей растерла, сильнее укутала. Мальчика шалью обвязала.

— На спину ко мне сядешь? Покатаю, — спросила девочку. Та несмело кивнула —

глаза огромные от страха.

Лена пригнулась, давая ей возможность обвить руками шею, ногами за талию обнять.

Подняла мальчика на руки. Не легче так идти и не проще, но раненому ребенку

лучше.

Только ночью она смогла донести детей до поста. А там уж ребята помогли,

подхватили детей.

— Откуда? — спросил новенький, Петя Ржец.

Лена молчала.

Мальчик выжил, с девочкой тоже все стало нормально. Они жили в семейном лагере,

не обделенные ни заботой, ни вниманием. И можно было бы успокоиться, но Лена не

могла.

С того дня, как будто заклинило в ней что-то — потребность убивать фашистов

стала как жажда жизни. И она уходила с бойцами на задание, не спрашивая

командира. Какой отряд идет — и она с ними, не слушая никого.

Командир устал ругаться и приказал запереть ее на «гаубвахте», что служила баней.

Сутки просидела, выпустили, опять с бойцами ушла. Снова «губа».

Ребята уже даже не ругались и, она не пряталась. И в бою, словно, пуль не

замечала. Одно видела — немец — и била.

Сашка с ума сходил от этого. Не сдержался, схватил как-то после взрыва на

железной дороге и в ствол сосны втиснул не церемонясь:

— Ты совсем с катушек съехала?!! Я тебя на цепь посажу, дура!!

Она молчала и смотрела. Не объяснишь ему, что что-то сгорело в ней на том

пепелище, умерло безвозвратно.

Дрозд лбом в ствол ткнулся над ее щекой: если б она знала, что с ним делает. Он

же спать уже не может, переживая за нее. Есть не может, дышать. Жить!

Как ей объяснить? Что с ней делать? Где та милая, застенчивая девочка, наивная и

безответная?

Война, мать ее! Будь она проклята! Будь проклят Гитлер и его псы, эти уроды,

звери!

— Если с тобой что-то случится, Николай меня не простит. Подставляешь? — пошел

ва-банк, помня, что девушка так и не желает признавать факт гибели Санина.

Без надежды сказал, а по взгляду понял — в точку. Вскинулась глупая, а в глазах

и вина и радость, согласие. И дух лейтенант перевел: ну вот, есть крючок.

— Он жив, ты тоже знаешь.

Саня в снег осел, руками лицо закрыв: заговорила!

— Да. Да!

Да он во что угодно поверит — в Бога, черта, марсиан… только б она жила…

Лена подумала, что из-за нее Дрозда совесть мучает, плохо ему. Присела,

прошептала виновато:

— Со мной все хорошо будет. Коля слова тебе не скажет. Я виновата, я все

объясню… Он ведь ушел тогда? Ушел. Да?

И столько надежды в голосе, что у Саши глаза защипало. И где б он силы взял ей «нет»

сказать?

— Да, — заверил, прядку с лица убрал. Прохладу щеки ладонью впитывая. — Да.

А сколько радости в ее глазах появилось? Синие стали, глубокие, как омуты и

светятся, улыбка на губах мягкая, нежная.

— Да, Леночка, — к себе притянул и обнял — он что угодно скажет, что угодно

солжет — только бы жива была… только бы жила…

С того дня немного наладилось. Баня снова стала баней, а Лену начали отпускать

на связь с подпольем.

Та зима была самой жуткой и жестокой, лютой, что по погоде, что по творящемуся

вокруг. Людей косило не от пуль, так от холода или голода. Продовольствие

отбиралось у населения и вывозилось в Германию, поставлялось войскам.

В отряде же появлялось все больше сирот, семей и добровольцев. Отряд рос, но

обеспечение что оружием и боеприпасами, что продуктами было очень скудным, а

вскоре стало бедственным. Спасло положение нападение на продовольственный обоз,

что шел на станцию. Отбитые картошка, мука и пшено, помогли немного выровнять

положение. Но в боезапасе отряд не выиграл.

В феврале Пантелей сообщил Пчеле, что в помощь отряду с большой Земли будет