Противостояние

— Что ж вы делаете, — выдохнул Пантелей. — Схватили первую попавшуюся дурочку

… и требуете у нее того, чего нет.

— Значит, ты ее не знать?

— Нет.

— И она тебя не знать?

— Нет.

— Случайно, ботинки? Эти? — схватил за ногу, стянул обувь и ударил чуть выше

колена ребром ладони. Лена захрипела, провисла на сцепленных руках, отупев от

боли.

— Тогда мы бить ее пока ты не вспомнить!! — рявкнул, злясь на упрямство обоих.

Он был уверен, девчонка быстро сломается, но та упорно молчала.

Ее развернули лицом к колонне, опять пристегнули и начали бить плетками. Она

молчала, только дышала через раз, вздрагивала всем телом, и все пялилась в белую,

чуть потрескавшуюся поверхность колонны и заставляла себя думать о чем-нибудь

нейтральном. О яблоках в вазе на столе их гостиной в Москве, о том, как ждали

перемен в школе, как бегали босиком по лужам. И не слышала, как хрипит, не

чувствовала, что стекает вниз по колонне, теряя сознание.

Глаза Пантелей остекленели. Он смотрел на худенькую спину, которую превратили в

месиво и, понимал, что ни черта не понял об этой девочке. По позвоночнику

ознобом дрожь прошла: как он мог в ней сомневаться? "Прости", — попросил

мысленно и пошатнулся — сердце сдавило от боли. Там, за ее гранью его уже ничего

не беспокоило.

— Кажется, сдох, — заметил эсэсовец, пощупав пульс на сонной у упавшего вдруг

подпольщика. — Черт!!

Кто бы знал, что у него слабое сердце!

Штурмбанфюрер будет очень зол на ефрейтора. Но есть еще шанс чего-то добиться, —

покосился на потерявшую сознания Лену.

— Снимите наручники и приведите ее в себя. Продолжим.

Сколько это длилось, она не знала. Ей резали руки на запястьях, сыпали в раны

соль, пробивали ножом ладони. Вновь прижигали звезды, видно решив прожечь ее

тело насквозь, сыпали соль и на них. Били, орали, хлестали плетками. Она теряла

сознание, ее приводили в себя. Весь пол был залит кровью, разбавленной водой.

Ефрейтор был вне себя и изгалялся, как мог: сдирал висящие после порки лоскуты

кожи со спины, скрутил прямо через раны на запястьях руки колючей проволокой,

пинал, орал… и, наконец, устал.

Лена лежала в воде и крови и смотрела, как мимо прошли чьи-то ноги в начищенных

сапогах. Она ничего не соображала от боли, казалось тело вопило, содрогаясь в

собственной крови и вдруг как в тумане услышала знакомый голос. Повернула голову,

пытаясь сфокусировать взгляд, но образ офицера с брезгливой миной

рассматривающего ее, плыл, то мутнел, то проявлялся. Она не понимала одного —

почему еще жива…

Игорь смотрел на нее и еле держал себя в руках, играя отведенную роль. Он готов

был увидеть в руках Штеймера кого угодно, только не Лену. Этот сюрприз был не

просто неожиданным, этот сюрприз был ударом в сердце.

— Эту вы взяли? Что сказала? — покачивая носком сапога, спросил ефрейтора,

изображая спокойствие и брезгливость по отношению к валяющейся в собственно

крови девушке.

А в голове билось: "Почему она не ушла? Почему?!" Ведь тогда, в деревне, дал

понять — сиди тихо, не лезь! Забейся куда-нибудь в угол и сиди. Сиди!

Кому нужно геройство детей? Ведь цена ему — смерть. А что может убить сразу

двоих. Троих? Не пуля — смерть ребенка…

Но кто виноват? Он!

Он всегда знал, что игры секретных служб не для детей и как не хотел вмешивать

свою семью! Но надо было отправить Лену в Брест, но больше некому было незаметно

передать сигнал Банге — все спокойно, можно возвращаться…

Тот вернулся, а Лена…

Слишком высокая цена, слишком огромная.

— Ничего. Штурмбанфюрер с меня голову снимет.

— Не думаю, — улыбнулся загадочно. — Что она вообще могла знать?

— Эээ, — протянул Штеймер, пытаясь уловить мысль обер- лейтенанта.

— Не ту взяли, только и всего. Эта чучело и не могло ничего знать. Какой идиот

может использовать это для связи? Посмотри на нее. Курица.

— Я тоже так подумал, — закивал. — Если ее убрать…

— А вот это глупо. Тогда тебе не избежать гнева начальства. Штурмбанфюрер будет

думать, что ты переусердствовал и прикрываешь свои промахи. Но если у тебя будет

живое доказательство твоих слов — совсем другое дело. Отправь ее в камеру и

пусть подыхает. Как понадобится, ты сможешь предоставить штурмбанфюреру своей

работы и преданности делу фюрера. Да, — махнул рукой в перчатке. — Через три

дня уходит машина в Барановичи с особо опасными преступниками. Сбудь с рук и эту.

Что с ней случиться дальше — не твоя вина. Она была жива, когда ее отправляли, —

улыбнулся.

Мудро, — кивнул Штеймер.

— Но к делу. Большевистские бандиты сорвали нам план поставки рабочей силы. Мне

нужны все, кто не проходит по делам и достаточно крепок. Чем сидеть здесь и есть

наш хлеб, пусть поработают на великий рейх и во славу фюрера.

Штеймер понял, что ему предлагают сделку и довольно выгодную. Он согласился.

Лену оттащили в камеру, но она этого не знала.

В тот же вечер Игорь связался со своим человеком, и уже утром по цепочке в отряд

было передано, что во чтобы то не стало нужно взять крытую машину, что пойдет в

Барановичи, в гестапо. Вопросов это задание не вызвало. Попавших к палачам

спасти было делом святым, какой бы конвой их не сопровождал.