Противостояние

Васнецов же спиной в стену уперся, искоса на девушку поглядывая: складывал. Выходило, что только так, как он думал, она шрамы на руках получить и могла, и спросил, чтобы подтвердить свою догадку или опровергнуть:

— Как же вы два года служите, если вам только восемнадцать?

— А фриц не спрашивал, сколько мне лет. Да и всем нам за эти два года далеко не восемнадцать и не двадцать стало — век, минимум.

И опять за сушкой. Мела она их с завидной скоростью. Тоже примечательно.

Лена взгляд его заметила, опомнилась. Руку от мешка отдернула — хватит уже. Совесть надо иметь. Мужчинам сильнее женщин всегда есть хочется, они больше и организм больше требует.

В блиндаж мужчина заглянул:

— Братва!!

И тон сбавил, лейтенанта увидев:

— Здравствуйте еще раз, товарищ лейтенант! — заверил бодро. Лена глянула — тот сержант, что ей одуванчик подарил:

— Здравствуйте, Сергей.

— Ерофеев! Бродяга! Вернулся! — поднимались бойцы, к нему двинулись и вынесли всем составом.

— Ну, я тоже… покурить, — кивнул Замятин и бочком из блиндажа. Васнецов и Санина только остались.

Гриша папиросы достал трофейные, мял одну, взгляда изучающего с девушки не спуская.

— Что-то не так? — уставилась на него.

— Да нет, все так, — протянул. Дунул в папиросу, взгляд на сахар упал. Подошел, взял, перед Леной положил. — Угощайтесь.

— Это не мое, — она даже отпрянула от такой щедрости.

— А здесь все наше — общее. Закурю?

Девушка неуверенно кивнула — сахар смущал. Подумала и решила:

— Один кусочек возьму.

Васнецов усмехнулся, отворачиваясь: дитя просто, и взгляд дитячий, и сама цыпленок. Разведка, блин!

Закурил и услышал, как братва не таясь Сереге Ерофееву жалится:

— Не, ну представляешь?! Бабу к нам начальством!…

— Да нормальная она, хорошая девчонка. Мы с ней вместе из госпиталя возвращались…

— Не, ты сюда слушай — мы разведка, да? А нам ясельную группу, как нянькам. А мы няньки? У Васильича вона пять «языков» на счету, у меня восемь, у Гришки двенадцать! А нам, как зелени, как первогодкам каким-то! Умыли! А за что?!

Васнецов на девушку покосился — та усиленно чай пила, делая вид, что не слышит громкий разговор возмущенных разведчиков. Лицо замкнутое, только пятнами шло.

Выдержка есть — хорошо.

Ночью Лена долго заснуть не могла — неудобно на голом, неровном полу и холодно жуть, шинель не больно спасает, если на ней лежишь, ею и укрываешься. Да и шепот за «занавеской» мешал. Гудели мужики, решали, как Лену выжить.

— Чего вы, не пойму? — влез Абрек. — Красивая девушка, гордится надо, командир такой, цветы носить.

— Я б носил, если она не моим командиром была, — признался Суслов.

— Чем гордиться-то Абрек, ты головой думай, да, верхней! За «языком» пойдем, на боевое — ты как с ней будешь? Много баба понимает?

— Да чего говорить? Весь батальон гогочет — пофартило, говорят, вам славяне, девка теперь командует. Стыдоба!

— Гриш, ты чего молчишь?

— Горячку не порите, вот мое слово.

— Ты чего? Втюрился, что ли?

— Дурак ты, Суслик. Спи давай, малолетка озабоченная.

— Поспишь тут. Я вот выйти из блиндажа боюсь — ржут ведь «кони» всем составом.

— Поржут и перестанут.

— Нет, ну какой идиот девчонку командиром разведки поставил?!

— Саня, спи!

— Да не могу я! Переворачивает всего! Почему я эту пигалицу слушать должен?! Нет, Гриш, объясни!

— На боевое сходим, там посмотрим.

— Да не пойду я с ней на боевое! Меня мама домой ждет! Я с таким командиром хрен домой вернусь!

— Тьфу на тебя, полудурок! Чего городишь?

— Спите вы! Дня мало разбираться?!

Стихло потихоньку и, Лена задремала, решив даже не думать о происходящем. Перетолчется, ничего, — уверила себя. А в животе все равно от страха холодно было.

— Нет!! — пролетело по блиндажу в темноте.

Чаров с Палий сели, спросонья таращась друг на друга:

— Чего это? Чего?!

Гришка лицо потер, пытаясь сообразить: послышалось что ли?

И опять:

— Нет!… Уходите!…

И дошло, за плащ — палаткой выкрикивают.

— Это она что ли? — перекосило Саню. Славка взвыл:

— Ой, ее, она еще и орет по ночам! Не, ну на хрена козе баян? Как хотите братва, а так не играю — наф-наф девушку, — взбил вещ мешок, под голову сунул, лег, шинель на голову натянул.

Вроде тихо стало, а за занавеской все едино то стоны то шепот, то жалкий, то зовущий — засни так.

Васнецов не выдержал, слушал, слушал и встал. Взял огонек в гильзе, палатку отогнул, покашлял, предупреждая — тихо. Заглянул, а девушка на полу на шинели лежит, в обмундировании даже сапоги не сняла. Разметалась — русалочка просто.

Только видны у «русалочки» в расстегнутый ворот гимнастерки и исподнего лиловые свежие рубцы на грудине ближе к шее.

Перекосило Гришу от них, и ни злости на девушку, ни обиды, а вот на себя образовалось — много.

Вернулся, свою шинель взял, сходил, укрыл осторожно девушку. Лег.

— Ты чего? Ополоумел? — зашипел на него Саня Чаров.

— Молкни. Спать!

— Ну, Гриша! — возмутился тот, но замолк.

Утром пока девушка умывалась, в порядок себя приводила, сержант с дежурным Палий завтрак на стол метали, на кухню сбегав, Гриша заявил:

— В общем так братва: обидно, досадно, но ладно. Ни выживать, ни обижать лейтенанта сам не стану и вам не дам.