Противостояние

Хотя Руднев употребил слова о гибели «Авроры» скорее в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. Он, «сложив два и два», понимал, что речь, скорее всего, идет о подготовке прорыва идущей с Балтики эскадры подкреплений. Хотя на первый взгляд, с учетом выхода балтийцев из Либавы, запланированного на вторую половину августа, контрадмирал слишком торопился. В отличие от Руднева Засухин не знал, что на «заднем дворе» Японии уже готов расположиться, как у себя дома, вице-адмирал Безобразов, но в связи с абсолютной секретностью предстоящего ему дела об этом имели информацию лишь два человека во Владивостоке: Руднев и его начальник штаба…

На высоком, по-лайнерски просторном мостике «Лены», как будто в последний час погони за Голубой лентой несущейся на северо-восток с заклепанными клапанами, которые, по уму, еще минут десять назад нужно было бы приказать начать аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерянный человек. Рейн уже приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда в некой вселенской лотерее ему, по его собственному мнению, абсолютно незаслуженно выпал билет «жизнь», он просто не знал, что с ним делать…

Он уже мысленно несколько раз погиб вместе со своим кораблем и командой. Он просчитал вариант уклонения от огня, имитацию потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю-полторы. При условии, что японцы увлекутся, конечно. А для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку. Он знал, как погиб в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами его крейсер. Он знал, как умер он сам, прокрутив барабан револьвера на всякий случай… И теперь, тупо глядя в корму исчезающему за горизонтом «Идзумо», просто стоял столбом. На то, чтобы заставить себя снова жить, мысленно уже преступив последнюю черту, требовалось время, неимоверное душевное усилие или внешнее воздействие.

– Ну что, Николай Готлибович, на этот раз нас пронесло? Прикажете рассчитать курс на Владивосток? – вывел своего командира из двадцатиминутного состояния «берсерк молча стравливает пары» осторожный вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.

– Владивосток?! И вы правда решили, что, заглянув за край и поставив на последний кон себя, вас всех – мой экипаж и корабль, – я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? Когда аврорцы пошли умирать за нас… – процедил сквозь зубы оживающий Рейн. – Ну уж нет! Дудки! Менять жизненные привычки это не по мне… Да и Александр Васильевич не одобрит… Лево на борт! Разворот на шестнадцать румбов!

– Есть шестнадцать румбов! Но… простите, а Александр Васильевич – это кто?

– А это, лейтенант, Суворов. Александр Васильевич Суворов, генералиссимус. «Сам погибай, а товарища выручай!» – помните? Или мы из другого теста сделаны, что ли, не из того, что и Засухин с аврорцами?

* * *

Как и предполагал Засухин, «Идзумо», заметив «Аврору», направлявшуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, немедленно лег бортом на воду в крутой циркуляции. А поскольку скорость Идзичи приказал не сбавлять, не предупрежденные о повороте в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив на удачу или просто для острастки в сторону «Лены» пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение конвоя в обратном направлении. Радист «Идзумо» истошно пытался что-то передать на оставшийся при транспортах авизо «Чихайя». Тот был в охранении транспортов и теперь должен был приказать им рассыпаться по морю в ожидании подхода русского крейсера.

Но на «Авроре» телеграфист Брылькин имел на этот счет особое мнение. Не успел еще молодой японский кондуктор отстучать позывные своего крейсера и имя адресата, как его многоопытный русский визави определил, что передача ведется чужим шифром и со станции Телефункен, используемой на японском флоте. Он не стал заморачиваться такими мелочами, как доклад командиру с просьбой разрешить ему помешать передаче вражеского сообщения, а просто намертво забил эфир мешаниной точек и тире, содержание которой потом стеснялись привести и в мемуарах, и в официальных документах, скромно ссылаясь на «бессмысленный набор знаков». Правда, посыльный матрос на мостик все же был им отправлен, но только для того, чтобы «проинформировать командира о том, что японцы что-то хотели передавать, но телеграмма наверняка не дошла».

В результате, когда «Чихайя» с «Авророй» сблизились и опознали друг друга, это стало сюрпризом для обоих. На «Авроре» ждали встретить миноносец, за который сигнальщик на «Лене» принял низкобортное авизо. На «Чихайе» ожидали в худшем случае встретить «Лену», непонятно как обманувшую «Идзумо» и решившую перед смертью дотянуться до купцов.