Противостояние II

Я подумал над этим маленько и покачал головой. Нет, рановато. Тогда очень много придётся ей объяснять. С Серёгой я возился целых две недели, а он-то ко всей новой информации был более или менее подготовлен. То, как я его выдернул из интерната под Магаданом, заставило его крепко задуматься и в итоге прийти к верным выводам. Сможет ли Юля так же быстро принять массу новой и во многом противоречащей её теперешним убеждениям информации? У Серёги был хороший стимул. Та борьба с собственным сознанием давала ему шанс резко изменить предопределённость собственной жизни. И он это отлично понимал. А какой стимул будет у Юли? Нет, рано. Но поговорить с ней необходимо. И начать можно с вопроса: что она поняла из сегодняшних событий?

Вот этим и займусь, когда в милиции закончу. Позволю капитану отвести меня в райотдел и сдать с рук на руки дежурному и покину их. Вернусь в дом матери Антоши, заберу куда-нибудь Сергея с Юлей, накормлю их, и за столом побеседуем.

Открылась левая дверца, и водитель ловко запрыгнул на сиденье. Следом открылась правая дверь. Капитан уставился на меня. Я достал из кармана куртки носовой платок и обтёр губы. Подмигнул ему:

— Ну что, дальше поехали?

Он поставил ногу на ступеньку, схватился за скобу, и машина качнулась под его весом. Сел, обернулся ко мне.

— А бревно? Тут кран вызывать нужно.

— Какое бревно? — Я усмехнулся. — Заводи, Семёнов! Поехали!

Оба отвернулись от меня и уставились на дорогу. Туда же смотрели и двое прохожих. Бревна на дороге уже не было.

— А куда оно подевалось? — растеряно спросил Семёнов. — Вот только что лежало...

— Туда же, откуда и появилось. Слушайте, я ведь долго ждать не буду. Если мы сейчас не поедем, я исчезну вслед за бревном. Мне исчезнуть?

Капитан перевёл взгляд с меня на водителя и кивнул.

— Поехали, Семёнов, поехали. После поговорим.

***

Машина остановилась у ступенек райотдела. Водитель высадил нас, дождался, когда капитан захлопнет свою дверь и тут же повёл машину к левому крылу здания, где стояла ещё одна такая же машина. Там, возле забора, у них оборудована курилка. В ней уже сидели и курили двое мужчин в милицейской форме. Похоже, такие же водители, как и Семёнов. Сейчас поделится новостями. Интересно, как его товарищи отреагируют? Скорее всего не поверят ни единому его слову. На смех поднимут.

Я было направился к ступеням, но капитан придержал меня за плечо.

— Постой. Ещё пару слов...

Я развернулся к нему. Он понизил голос и даже наклонился ко мне.

— Слушай. Тут вот какое дело. Мы сейчас с тобой подойдём к окошку дежурного. Там я сдам тебя ему с рук на руки. Так положено. Так вот, если ты ему скажешь, что сдался добровольно и готов написать чистосердечное признание, то тебя в клетку к забулдыгам не посадят, а сразу отведут в допросную. Придёт дежурный следователь или кто-нибудь из угрозыска, и ты при нём повторишь то же самое — то есть, что решил больше не скрываться от милиции, а добровольно сдаться. А я тоже скажу, что ты сам ко мне подошёл и попросил доставить тебя в милицию. Это называется явкой с повинной. От этого тебе скидка большая будет. Может быть, даже условным сроком отделаешься, если статья у тебя не тяжёлая. Но даже если и тяжёлая, суд всё равно учтёт, что ты сдался добровольно. Понимаешь, о чём я? Тебе прямая выгода. Меньше сидеть придётся, если что.

— Понимаю. Только в чём же мне признаваться? Я ведь никаких преступлений не совершал. Единственная моя вина состоит в том, что я отказывался сотрудничать с высшими партийными начальниками.

— С нашими? Из обкома?

— Нет, ты что! С самыми верхними. Из Политбюро. Ты думаешь, почему Брежнева в мае со всех постов сняли?

— Ну, об этом все знают. За допущенные перегибы. За недостаточное внимание к сельскому хозяйству. По-моему, правильно сделали, что сняли. Давно нужно было это сделать. Ещё немного, и мы бы здесь второй культ личности получили. Ну ты и сам, наверно, газеты читал и телевизор смотрел.

— Ерунда всё это! — поморщился я. — Обычная дешёвая отмазка. Правду они вам ни за что не скажут.

— Какую правду? Ты что, знаешь об этом что-нибудь?

— Всё знаю. То есть абсолютно всё. До мельчайших деталей.

Он недоверчиво усмехнулся, а я вздохнул.