— Понимаю. Но и ты меня пойми. Нет у меня никакого желания садиться в камеру только потому, что кому-то этого очень захотелось. И я не сяду. В любой момент могу отсюда исчезнуть. В любой! Силой меня не удержать. Хоть ты целый полк солдат приведи. С пушками и танками. Нет такой силы на Земле, которая могла бы меня удержать. Ты лучше подумай над тем, как из этой ситуации выпутаться, чтобы самому не пострадать. И думай побыстрее! У тебя не больше двадцати минут. После этого я исчезаю. У меня полно дел, чтобы ещё какими-то глупостями у вас здесь заниматься.
Я вспомнил, о чём хотел сказать, и продолжил:
— И, кстати, в Антошу Успенскую я не влюблён. Запомни это и передай другим. У меня к ней особое отношение, и я позабочусь о ней, но это не влюблённость. Тут дело гораздо сложнее и глубже. Если бы эта девушка родилась на две тысячи лет раньше и не здесь, а в Палестине, то, возможно, именно она стала бы матерью Иисуса Христа. И внешняя привлекательность играет здесь лишь второстепенную роль. Не знаю, поймёшь ли ты всё значение этого факта, но по крайней мере теперь ты знаешь, почему я отношусь к ней так, как отношусь.
Он пристально смотрел в мои глаза, а когда я закончил, кивнул.
— Понял тебя. — Он поднялся со своего стула, заложил руки за спину и прошёл к двери. Постоял там, не поворачиваясь ко мне, потом медленно вернулся к столу и неуверенно спросил:
— Слушай, если бы ты позволил мне передать тебя в ИВС, то тем самым ответственность с меня была бы снята. Понимаешь?
Я усмехнулся.
— Понимаю. Но тогда она легла бы на плечи того, кто будет охранять меня в ИВС. Так ведь?
Он кивнул.
— Да, ты прав. Это тоже не вариант. Не хочу подставлять дежурную часть.
Я усмехнулся.
— Даю подсказку.
— Какую? — Он тут же занял своё место за столом.
— Я тебе уже намекнул, но ты, кажется, пропустил мимо ушей. Высшие партийные власти затеяли всю эту возню с розыском с одной единственной целью — с целью дискредитации меня и моей опекунши в глазах как можно большего количества простого народа. Они прекрасно осведомлены о моих возможностях и ни единого мгновения не верили в то, что кому-то удастся меня схватить. Ещё меньше верят они в то, что меня или мою опекуншу можно осудить и бросить в тюрьму или и вовсе убить. Понимаешь?
Он задумчиво смотрел на меня. Через пару секунд лицо его осветилось пониманием. Неплохая реакция.
— Кажется, понял. То есть ты исчезаешь, а я пишу объяснительную, в которой описываю процесс твоего исчезновения. Возможно, меня даже вызовут в министерство, и свои показания я буду давать там. И большой вины в моих действиях они не усмотрят. Ты на это намекаешь?
— Да, на это. Быстро сообразил. Хвалю! Я думаю, максимум, что тебе светит, это выговор. Предъявишь им разрезанные наручники, предъявишь свидетельские показания — в дежурке присутствовали четверо, которые видели, как я действовал, — и этого должно хватить. Если хочешь, я дополнительно могу решётку на этом окне срезать и поставить её к стеночке. Любой дурак тогда поймёт, что удержать меня в камере физически невозможно. Понимаешь?
— Да, понимаю. Про свидетельские показания это ты верно сказал. Прямо с этого и начну. И наручники нужно будет изъять в качестве вещественного доказательства. Заставлю лейтенанта написать объяснительную и приложу её вместе с наручниками к своей объяснительной. Да, будет выглядеть убедительно. Спасибо!
— Сейчас ты получишь ещё одно доказательство. Посмотри в окно. Сейчас начнётся.
— Что начнётся?
— Смотри в окно. Сам поймёшь. Ещё буквально две минуты...
По центру широкого двора, к которому вела асфальтовая дорога со стороны улицы, закрутился высокий пылевой столб. Это было странно, потому что асфальт и свободная от асфальта земля были тёмными от дождевой воды, кое-где блестели лужи, и свободной пыли, которую ветер мог бы поднять в воздух, просто неоткуда было взяться. Лейтенант понял, что началось что-то непонятное.
— Что это? — прошептал он.
— Сейчас на этом месте возникнет временное ограждение. Чтобы случайные прохожие не пострадали.
Мы с ним стояли у окна. Видно было не очень хорошо, потому что помещение допросной располагалось не по центру здания, а ближе к левому его углу.
— А зачем ограждение? Что ты затеял?
— Хочу установить здесь стелу. На память, так сказать, о своём визите к вам. Кроме того, я капитану это обещал. Ну и тебе подспорье будет. Легче будет защищаться. Свидетелей, сам видишь, полным-полно. Вон, смотри сколько людей на тротуаре и в воротах собралось. Не меньше пятидесяти человек. Сейчас они держатся в стороне, но когда стела встанет на место, наверняка не выдержат и ринутся сюда. Так что тебе ничего доказывать не придётся.
— Вот, ограждение встало!
На том месте, где крутился пылевой столб, встал метровой высоты параллелепипед матово-серого цвета со сторонами по два метра. Теперь его невозможно было не заметить. Очень уж он напоминал бетонный постамент какого-то памятника.