Противостояние.Том I

Он чуть не подпрыгнул от неожиданности при звуке ее голоса и взглянул на футляр гитары, лежавший рядом с ними на песке. До того футляр стоял возле пианино «Стенвей» в гостиной большого дома, куда они забрались, чтобы раздобыть еды себе на ужин. Он нагрузил в рюкзак достаточно банок, чтобы пополнить тот запас, который они съели за день, и прихватил гитару, даже не заглянув в футляр, чтобы узнать, какая она; судя по дому, это должен был быть неплохой инструмент. Он не играл с той самой сумасшедшей вечеринки в Малибу, а это происходило шесть недель назад. В другой жизни.

— Ага, играю, — ответил он и почувствовал, что хочет сыграть; не для нее, просто потому, что иногда это очень здорово — сыграть просто так. Неплохо прочищает мозги. И когда на пляже разведен костер, кому-то нужно поиграть на гитаре. Таков уж неписаный закон.

— Давайте посмотрим, что у нас тут, — сказал он и открыл защелки футляра.

Он ожидал увидеть что-то стоящее, но все равно лежавший в футляре инструмент оказался приятным сюрпризом. Это был двенадцатиструнный «Гибсон» — великолепная гитара, быть может, даже сделанная на заказ. Впрочем, Ларри не так уж хорошо разбирался в гитарах, чтобы быть уверенным. И он не знал, что инкрустация на деке была из настоящего перламутра, переливавшегося всеми цветами спектра в оранжево-красных отблесках костра.

— Она очень красивая, — сказала Надин.

— Да, очень.

Он тронул струны, и ему сразу понравился звук — пусть не совсем настроенный, он был полнее, богаче, чем у шестиструнки. Гармоничный, но жесткий и упругий. Что хорошо в стальных струнах, так это отличный упругий звук. Струны были «Блэк Даймондз» — немного туговатые, но выдающие чистый, хотя чуть-чуть резковатый звук, когда меняешь аккорды, — дззинь! Он слегка улыбнулся, вспомнив презрительное отношение Барри Грега к мягким гитарным струнам. Тот всегда называл их «долларовые хрустики». Старый добряк Барри, хотевший когда-нибудь стать Стивом Миллером.

— Чему вы улыбаетесь? — спросила Надин.

— Былым временам, — сказал он и ощутил легкую грусть.

Он стал настраивать гитару на слух, все еще думая о Барри, Джонни Макколле и Уэйне Стаки, а когда закончил, она легонько потрепала его по плечу, и он поднял взгляд.

Джо стоял у костра, позабыв про обгоревшую палочку, которую сжимал в руке. Он как зачарованный, открыв рот, уставился на Ларри своими странными глазами.

Так тихо, словно это была лишь мысль, промелькнувшая в его собственной голове, Надин произнесла:

— Музыка чарует…

Ларри начал подбирать простую мелодию на гитаре, старый блюз, который он еще мальчишкой отыскал в альбоме фольклора «Электры». Что-то похожее на Кернера, Рея и Гловера, подумал он. Когда ему показалось, что он верно уловил мелодию, он пустил ее лететь по пляжу, а потом запел… Петь у него всегда получалось лучше, чем играть.

Видишь, видишь, моя крошка,я к тебе издалека спешу,И сейчас я ночку темную, мама-а-а,прямо в день превращу,

И хотя яЕще далеко-далеко от дома,Ты узнаешь, что я еду, крошка,По шлепанью оседланной мною черной кошки.

Мальчишка улыбался — улыбался удивительным образом, как будто открыл для себя какую-то приятную тайну. Ларри подумал, что он похож на человека, у которого долго-долго чесалась спина между лопатками, куда он никак не мог дотянуться, и который наконец нашел кого-то, кто знал, где нужно почесать. Он порылся в заброшенных уголках своей памяти, ища второй куплет, и вспомнил его:

Я умею делать, мама-а-а, то, что другие нет:

Считать цифры и нападать на след,Но я-то могу, потому что преуспел вдали от дома,И ты, конечно, услышишь, что я еду, крошка,По шлепанью оседланной мною черной кошки.

Открытая и восхищенная улыбка загорелась в глазах мальчишки, превратив их, отметил про себя Ларри, в нечто такое, от чего у молоденьких девчонок могли слегка расслабиться мышцы бедер. Он опять потянулся к грифу инструмента и прошелся по нему — не так уж плохо. Его пальцы извлекали верные звуки из гитары — жесткие, яркие и слегка кричаще-безвкусные, как фальшивые драгоценности, скорее всего краденые, продающиеся из бумажного кулька на углу улочки. Он позволил себе немного повыпендриваться и быстро вернулся к старому доброму аккорду из трех пальцев, пока не успел все испортить. Он не мог припомнить последний куплет — что-то про железнодорожный путь, а поэтому снова повторил первый и умолк.

Когда наступила тишина, Надин засмеялась и захлопала в ладоши.