Противостояние.Том I

Кулак опять понесся на Ника, превратив его нос в раздавленный, сочащийся кровью помидор. В горле клокотало. Тоненький лучик угасающего сознания едва теплился в нем. Открытым ртом он глотал прохладный ночной воздух. Козодой снова завел свою нежную одинокую песню. Но, как и раньше, Ник не услышал ничего.

— Да держите же его, черт побери! — завопил Рей.

На этот раз кулак врезался в зубы. От удара перстнем два передних вылетели. Боль была невыносимой. А Ник даже не мог крикнуть. Ноги у него подкосились, и он обмяк как мешок в руках державших его парней.

— Рей, хватит уже! Ты что, хочешь убить его?

— Держите его. Сосунок ударил меня. Я покажу ему.

В этот момент фары приближающейся машины осветили дорогу, вдоль которой тянулся подлесок, перемежаясь могучими старыми соснами.

— О Господи!

— Бросай его, бросай!

Это был голос Рея, но самого Рея перед ним не было. Ник смутно благодарил судьбу за это, но в основном та малая толика сознания, которая еще оставалась у него, была поглощена адской болью во рту. Он чувствовал на языке осколки зубов.

Чьи-то руки волоком тащили его на середину дороги. Фары осветили Ника, как лучи прожекторов актера на сцене. Раздался визг тормозов. Ник, опираясь на руки, попытался подняться, но ноги его не слушались. Его швырнули под колеса смерти. Когда тишину разорвал скрежет тормозов, он скорчившись лежал на асфальте, застыв в ожидании удара надвигающейся машины. По крайней мере это положит конец боли во рту.

Брызнувшая из-под колес галька рассадила ему щеку. Он смотрел на колесо, остановившееся меньше чем в футе от его лица. Он увидел маленький белый камешек, застрявший между ребристыми извивами покрышки, похожий на монету, зажатую между костяшками пальцев.

«Кусочек кварца», —

только и успело промелькнуть в его сознании, и он отключился.

Когда Ник очнулся, он обнаружил, что лежит на койке, довольно жесткой, но за прошедшие три года он видел и похуже. Ему с трудом удалось открыть глаза, словно их заклеили, а правый глаз, тот, на который обрушилась сорвавшаяся с небес луна, наполовину заплыл. Над собой он увидел потрескавшийся серый цементный потолок. По нему извивались трубы, обернутые изоляционным материалом. По одной из них деловито бежал огромный жук. Поле зрения Ника пересекала цепь. Он слегка приподнял голову, тут же пронзенную острой болью, и увидел другую цепь, которой наружная ножка койки крепилась к стене.

Он повернул голову налево, вызвав еще один приступ боли, но на этот раз не такой убийственный, и увидел шероховатую бетонную стену, сплошь покрытую трещинами и испещренную разнообразными надписями. Некоторые были свежими, другие давнишними, но почти все безграмотными. ЗДЕСЬ ВОДЯТСЯ КЛОПЫ. ЛЬЮИС ДРАГУНСКИ, 1987. МНЕ НРАВИТСЯ ЧУВСТВОВАТЬ ЕГО В СВОЕЙ ЗАДНИЦЕ. БЕЛАЯ ГОРЯЧКА — ЭТО ЗАБАВНО. ДЖОРДЖ РАМПЛИНГ — ГРЯЗНЫЙ ОНАНИСТ. Я ВСЕ ЕЩЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЮЗАННА. ДЕРЬМОВОЕ ЗДЕСЬ МЕСТО, ДЖЕРРИ. КЛАЙД Д. ФРЕД, 1981. На стене были нарисованы громадные болтающиеся члены, гигантские груди, грубо намалеваны женские органы. Теперь Ник понял, где находится. Он был в тюремной камере.

Он осторожно приподнялся на локтях, свесил ноги, обутые в матерчатые тапочки, через край койки и лишь затем смог сесть. Дикая боль снова пронзила голову, а позвоночник подозрительно хрустнул. От страха у него свело желудок и к горлу подступила мучительная тошнота, та особая, пугающая, изматывающая тошнота, которая заставляет человека кричать, моля Бога о пощаде.

Но Ник не закричал — он не мог сделать этого, — а опустился на колени, сжав голову руками, и замер, ожидая, когда пройдет боль. Через некоторое время она отпустила его. Он почувствовал, что на ссадину на щеке наложен бактерицидный пластырь, и, несколько раз сморщив лицо в этом месте, решил, что какой-то эскулап, кроме того, сделал тут пару стежков на всякий случай.

Ник огляделся вокруг. Он находился в маленькой камере, имеющей форму коробки из-под крекеров «Солтин», поставленной на попа. Одни край койки почти упирался в решетчатую дверь, а у ее изголовья находился унитаз без крышки и сиденья. Сзади себя высоко над головой Ник увидел — для этого ему пришлось очень-очень осторожно вытянуть негнущуюся шею — крохотное зарешеченное окошко.

Просидев на краю койки достаточно долго и убедившись, что его время подыхать еще не пришло, Ник спустил до колен серые бесформенные штаны, в которые его здесь обрядили, взгромоздился на унитаз и мочился чуть ли не час. Наконец он поднялся, опираясь, как старик, о край койки. Он заглянул в унитаз, предчувствуя, что увидит там кровь, но моча была светлой. Он слил воду.

Медленно доковыляв до решетчатой двери, Ник выглянул в небольшой коридор. Слева находился вытрезвитель, на одной из пяти коек которого, безжизненно свесив руки на пол, развалился какой-то старик. Справа коридор заканчивался дверью, в данный момент приоткрытой. С потолка в центре коридора спускалась лампа, отбрасывавшая зеленый свет, типа тех, какие он видел в плавательных бассейнах.