На расчистку церкви у них ушло две ходки и почти вся вторая половина дня. Двадцать человек, думал Гарольд, чтобы избавиться от всех трупов в Боулдере. Это почти смешно. Большинство прежних жителей Боулдера сбежали как зайцы от страха перед Центром проб воздуха, но
У комитета Свободной Зоны полно светлых идей, презрительно подумал он. Комитет будет действовать отлично… разумеется, пока у них есть старый добрый Гарольд Лодер, следящий за тем, чтобы у них не развязывались шнурки на ботинках. Для этого старый добрый Гарольд вполне хорош, но недостаточно хорош, чтобы состоять в их ё…м постоянном комитете. Ну, конечно, нет. Он никогда не был достаточно хорош — даже для того, чтобы девчонка, пусть хоть последняя уродина, пошла с ним на танцевальный вечер в средней школе Оганкуита. О Боже, нет, конечно, только не Гарольд. Вспомним, ребята, когда доберемся до того легендарного местечка, где грубые млекопитающие опорожняли свои кишечники, что это вопрос не разума, не логики и даже не здравого смысла. Когда докопаемся до этого, придем все к тому же хреновому конкурсу красоты.
Но кое-кто помнит. Кое-кто ведет счет, детки. И имя этого кое-кого — маэстро, туш, пожалуйста! — Гарольд Эмери Лодер.
Итак, он вернулся в церковь, вытирая рот и улыбаясь как можно шире, давая понять, что готов продолжать. Кто-то шлепнул его по спине, улыбка Гарольда стала еще шире, и он подумал:
Последнюю ходку они сделали в 16.15 с кузовом, набитым остатками трупов из церкви. В городе грузовику приходилось с трудом лавировать среди торчащих на дорогах машин, но на Колорадо-119 весь день работали три тягача, подцеплявших мертвые тачки и сталкивавших их в канавы по обеим сторонам шоссе. Они валялись там как опрокинутые игрушки какого-то ребенка-великана.
На похоронной площадке уже припарковались два других оранжевых грузовика. Вокруг них сгрудились мужчины, сняв резиновые перчатки; пальцы у них были белые, с лиловыми кончиками, потому что весь день потели в резине. Они курили и отрывочно переговаривались друг с другом. Почти все были очень бледными.
Теперь Норрис со своими двумя помощниками принялись с за дело по науке. Они развернули на каменистой земле огромный рулон пластика. Норман Келлогг, парень из Луизианы, сидевший за рулем грузовика Гарольда, подал фургон задом к краю пластикового покрытия. Задний борт откинулся, и первые тела посыпались на пластик, как окостеневшие тряпичные куклы. Гарольду захотелось отвернуться, по он боялся, что остальные могут счесть это проявлением слабости. На него не очень действовал вид падающих тел; его достал
Рев двигателя самосвала усилился, и к нему примешался вой гидравлики, когда кузов пополз вверх. Тела посыпались густым человеческим дождем. На мгновение Гарольд ощутил жалость, и такую глубокую, что это чувство отозвалось в нем болью.
—
Когда он снова поглядел туда, те трое, пыхтя от усилий, со вздувшимися бицепсами, сводили вместе концы пластикового савана. Несколько остальных мужчин, среди них и Гарольд, подошли и стали помогать. Чэд Норрис достал огромный промышленный стэплер. Через двадцать минут эта часть работы была завершена, и пластик лежал на земле, как гигантская желатиновая капсула. Норрис влез в кабину ярко-желтого бульдозера и включил двигатель. Тяжелый щит брякнулся вниз. Бульдозер покатил вперед.
Человек по имени Уайзак, тоже с грузовика Гарольда, пошел прочь неверными шагами плохо управляемой куклы. Сигарета дрожала у него в руке.
— Слушай, не могу смотреть на это, — пробормотал он, проходя мимо Гарольда. — И впрямь смешно… До сегодняшнего дня я и знать не знал, что я еврей.