Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р.

Но тогда, когда мне было пять, это был другой случай.

«Дедушка Илья» был невозможен по стилистическим соображениям. Бабушка называла своего спутника «Илья Степанович», красотка Валентина Ивановна тоже так сказала, а я-то с какой стати записываюсь в другие?

Руководствуясь всеми этими соображениями, я ответила твёрдо и убедительно:

— Здравствуйте, Илья Степанович.

Никаких фамильярностей. Генерал так генерал.

Так я окунулась в океан страстей, с которым до сих пор не могу разобраться.

Моя мама и мой дядя, мамин младший брат, невзлюбили Илью Степановича с первого момента, открыто и яростно. Я всецело была на его стороне. Илья Степанович, как я сейчас понимаю, бабушке не очень соответствовал: он был генералом мирным, сухопутным и тыловым, тогда как бабушке, конечно, больше подошла бы шашка и конная армия. Илья Степанович был округлым и мягким, природа наделила его приятными, но неяркими чертами, я отчетливо помню его залысины и небольшой рост, но человеком он, пожалуй, был неплохим.

В нашей небольшой семье приняла его только я. Бабушка металась между новым мужем и взрослыми детьми, у которых были свои дела и свои семьи, но которым почему-то было дело до бабушкиной личной жизни. Через некоторое время я спросила свою маму:

— Почему ты не любишь Илью Степановича?

— Вырастешь — поймёшь.

Это было сказано безапелляционно и довольно злобно. Я затаилась и запомнила. Почти через пятьдесят лет я спросила маму:

— Ты помнишь Илью Степановича? Ты помнишь мой вопрос? Я выросла. Скажи мне сейчас, почему вы с братом его невзлюбили.

— Я не знаю.

Мама тоже повзрослела. И она тоже запомнила мой тогдашний вопрос. И не удивилась, когда я снова задала его через пятьдесят лет. Мне показалось, что сейчас она приняла бы Илью Степановича. Но тогда, пятьдесят лет назад, судьба его была предрешена — бабушкины взрослые дети взъелись не на шутку. Однако он тоже приложил некоторые усилия к бабушкиному разочарованию. Дело в том, что Илья Степанович был ревнив. Не так чтобы болезненно и маниакально — но ревнив.

Не знаю, стал бы он ревновать без повода. Но моя бабушка, безусловно, дала бы повод для ревности хоть и фонарному столбу. Она была кокетка. Слишком старорежимна, чтобы изменять мужьям, — нет, для этого она была слишком моногамной, и вообще ей было некогда: она работала, вертелась как белка в колесе, обеспечивая зубоврачеванием и частным протезированием три семьи — свою (генерал всё ж был временный), семью сына-инженера (пропащие в материальном смысле люди при совке) и медицинскую семью дочери (мои папа и мама были врачи, что в то время приравнивало их к инженерам). Изменять ей было и некогда, и лень, но вот кокетничать она любила — ей нравилось нравиться мужчинам.

В общем, Илья Степанович закатил пару скандалов. Уж не знаю, в каком пафосном месте, но Клавдия Петровна схватила табуретку и прицельно метнула в Илью Степановича. Попала, конечно. Она попала в челюсть и вышибла Илье Степановичу бо́льшую часть зубов. Потом вставила, конечно — она же была зубным протезистом, — и наверняка лучше прежних. Но это уже никакой роли не играло. Илья Степанович был изгнан с чемоданами. Я страдала. Меня никто не понимал, даже бабушка. Илья Степанович с горя перевёлся служить генералом в Монголию или что-то в этом духе — позже бы я сказала, что он ушёл в свою Внутреннюю Монголию.

А бабушка завела белую французскую болонку Джульетту (и протестовала, когда её называли Жулькой), которая сильно скрасила моё детство. Отличная была собакенция, как две капли воды похожая на мою бабушку, только белой масти.

Летом — на следующий год после прощания с Ильёй Степановичем — бабушка взяла меня на каникулы к морю. Меня и Джульетту, они не расставались. Это был Новороссийск, и он запомнился мне повсеместными шпалами, обильно пропитанными мазутом и креозотом — этим адским составом была пропитана и галька на пляже, и её было очень трудно отскоблить от пяток, — и двумя деликатесами. Во-первых, тогда в Новороссийске только что открылся завод по производству пепси-колы, и это был сногсшибательный напиток. Говорили, что он делается из настоящего американского концентрата и из-за местной воды получается даже лучше американской. Рассказывали, что завод открывал Брежнев, который приезжал на Малую Землю, и что американский завод — это такой подарок внукам однополчан. Я потом много читала про это легенд и десятилетиями искала и пыталась найти тот самый вкус, но тщетно. Это была амброзия, мечта и загадка. Совершенство. Никогда кока-коле не удалось это повторить.