Протопоп Аввакум. Жизнь за веру

Все попытки повлиять на сестёр были тщетны, и тогда их заковали в ошейники с цепями и повезли по улицам Москвы. Власти хотели публично опозорить высокородных сестёр. Но и это их не сломило. Их позор обернулся настоящим триумфом. За санями с боярыней-инокиней следовало множество народа (именно эту сцену запечатлел в своей гениальной картине художник В.И. Суриков). «Она же седши и стул близ себе положи (то есть тяжелую колоду, к которой были прикованы цепи. — Κ.К.). И везена бысть мимо Чюдова под царския переходы, руку же простерши десную свою великая Феодора и ясно изъобразивши сложение перст, высоце вознося, крестом ся часто ограждаше, чепию же такожде часто звяцаше. Мняше бо святая, яко на переходех царь смотряет победы ея, сего ради являше себе не точию стыдетися, ругания ради их, но и зело услаждатися любовию Христовою и радоватися о юзах». «Смотрите, смотрите, православные! — кричала она. — Вот моя драгоценная колесница, а вот цепи драгие… Молитесь же так, православные, вот сицевым знамением. Не бойтесь пострадать за Христа».

После этого сестёр заключили по разным монастырям: Феодору на подворье Псково-Печерского монастыря, находившееся в Белом городе, на Арбате, а Евдокию в Алексеевский Зачатьевский девичий монастырь на Пречистенке. Там они подвергались всяческим лишениям.

Вскоре на долю Морозовой выпало новое испытание: её сын Иван Глебович, ещё совсем молодой юноша, «от многия печали впаде в недуг… и так его улечиша, яко в малех днех и гробу предаша». Зарыдала боярыня и «падши на землю пред образом Божиим, умильным гласом с плачем и рыданием вещаше: увы мне, чадо мое, погубишатя отступницы!»

. Да, в XVII веке в Аптекарском приказе лекари были отменные, и уж что-что, а «залечить» умели!

Теперь царь мог легче расправиться с неугодной боярыней. После смерти Ивана всё огромное морозовское имущество было распродано, вотчины розданы другим боярам, а братья Морозовой Феодор и Алексей Соковнины высланы подальше из Москвы.

Для увещания боярыни к ней явился сам патриарх Питирим. «Дивлюся аз, — говорил он ей, — яко тако возлюбила еси чепь сию и не хощеши с нею и разлучитися». — «Воистину возлюбих,

 — отвечала Морозова, — и не точию просто люблю, но ниже еще насладихся вожделеннаго зрения юз сих! Како бо и не имам возлюбити сия, понеже аз таковая грешница, благодати же ради Божия сподобихся видети на себе, купно же и поносити, Павловы юзы, да еще за любовь единороднаго Сына Божия!» Тогда патриарх сказал: «Доколе имаши в безумии быти? Доколе не помилуеши себе, доколе царскую душу возмущаеши своим противлением? Остави вся сия нелепая начинания и послушай моего совещания, еже, милуя тя и жалея, предлагаю тебе: приобщися соборней церкви и росийскому собору, исповедався и причастився». — «Некому исповедатися, — отвечала Морозова, — ниже от кого причаститися… Много попов, но истиннаго несть»

. Разгневался патриарх и, «ревый, яко медведь», закричал своим слугам: «Поверзите ю долу, влеките нещадно! И яко пса за выю влачаще, извлецыте ю отсуду! Вражия она дщерь, страдница (каторжница), несть ей прочее жити! Утре страдницу в струб!» Боярыню начали избивать и прямо по полу потащили за цепь. «И сице ей влекоме с лестницы, все степени главою своею сочла».