Процесс Элизабет Кри

Элизабет Кри. Нет, сэр. Он всегда был со мной ласков.

Мистер Листер. А в денежном отношении вы разве не выигрываете от его смерти? Растолкуйте-ка это нам.

Элизабет Кри. Жизнь его не была застрахована, если вы это имеете в виду. Мы получали доход от железнодорожных акций, которые ему отец оставил в наследство. Было также галантерейное дело, но мы его продали.

Мистер Листер. Он был верным мужем?

Элизабет Кри.

О да, верным и любящим.

Мистер Листер. Глядя на вас, легко в это поверить.

Элизабет Кри. Прошу прощения, сэр? Вы о чем-то еще хотите от меня узнать?

Мистер Листер. Сделайте мне одолжение, Элизабет. Я прошу вас рассказать суду, как вы познакомились с вашим будущим мужем.

Глава 17

Дэн Лино не обманул: я без труда нашла «Вашингтон» поблизости от старого парка Креморн-гарденс. Ошибиться было невозможно, потому что стены здания были разрисованы изображениями актеров, клоунов и акробатов в полный рост, и я представила себя среди этих фигур — как я фланирую по фреске в синем платье и с желтым зонтиком, напевая мою собственную, особенную песню, за которую весь мир будет меня любить. Но что это будет за песня?

— Ты станешь Дивой Годивой, — сказал голос у меня за спиной. — Девчонкой, которую отправили в Ковентри. — Это оказался мой «дядюшка» Томми Фарр, на котором теперь не было шикарного клетчатого костюма, в прошлый раз произведшего на меня такое впечатление. На нем было щегольское черное пальто с меховой опушкой и цилиндр. Обратив, должно быть, внимание на мой завороженный вид, он слегка приподнял шляпу и подмигнул мне. — В «Вашингтоне», — сказал он, — каждый должен быть хоть чуточку артистом. А это довольно хитрая штука. По-английски читаешь, дорогуша?

— Да, сэр. Прямо как здесь родилась.

Грамоте научила меня мать с ее бесконечными Иеремиями, Иовами и Исаиями, и читала я бегло; быстро устав от библейской бессмыслицы, я перешла на журнал «Женский мир», который мне давала соседка.

Дядюшка явно оценил мою шутку и потрепал меня по плечу.

— Тогда прочти-ка вот это.

На стене позади меня висела афиша; я повернулась к ней и заговорила твердым, ясным голосом:

— «В этом несравненном заведении…»

— Не слышу заглавных букв, милая моя. Ну-ка, давай с заглавными.

— «В этом Несравненном Заведении в понедельник двадцать девятого числа выступит Мисс Селия Дей — „Та, Кому Пылкости Не Занимать“. Пожиная плоды успеха своей новой песни „Псу Пожарной Команды — Ура!“, она исполнит этот Прославленный Номер при Непосредственном Участии не кого иного, как Комика „Льва“, Сверкающего Белками Глаз».

— Это все я сочинил, — сказал Дядюшка. — В самом что ни на есть наилучшем стиле. Чем я хуже Гамлета? Извиняюсь, я, наверно, имел в виду Шекспира. — Мне вдруг показалось, что он сейчас расплачется, и я не на шутку встревожилась. — Бедняжка Селия, я ее хорошо знаю. — Он вздохнул и приподнял шляпу. — Она из тех еще. Не надо бы ей петь эту пошлятину. — Его настроение внезапно переменилось. — А скажи-ка мне, милая, что там в самом низу написано?

— «Сегодня Вечером. Бенефис в пользу Филантропического Общества „Друзья в Нужде“».

— Это мы и есть, к твоему сведению. Мы — друзья в нужде. И мы настоящие филантропы, если ты понимаешь, что это такое. — Он поднял брови, как старомодный Арлекин, и твердо взял меня под руку. — Давай-ка взберемся на сцену.

Мы вошли в «Вашингтон», и уже в вестибюле я почувствовала, что меня окружает настоящее великолепие, — театр на Крейвен-стрит не шел с этим ни в какое сравнение. Столько было зеркал, столько стеклянных люстр, что я невольно вцепилась в руку провожатого. Точно я попала в некий храм света, и я испугалась, что лишусь чувств от этого сияния. «Умница, умница, — сказал он, похлопывая меня по руке. — Шик-блеск, правда?» Мы поднялись на несколько ступенек и оказались прямо на сцене. Она не была еще выметена, и я видела крохотные блестки, забившиеся в щели между досками. Кто-то оставил здесь три стула и стол, выкрашенные так ярко, что они, казалось, не имели ровно ничего общего с привычной мне мебелью; скорей это были детские игрушки, и я, боясь превратить их в нечто обыденное, подумала, что не смогла бы использовать их по назначению. Вдруг мои ноги оторвались от досок, и я закружилась в воздухе — Дядюшка вращал меня все быстрей, все быстрей, пока с него не слетел цилиндр и не покатился со сцены, и тогда он с размаху посадил меня на раскрашенный стол. Я слова не могла вымолвить, так кружилась голова, и я только глядела в вышину, где, покачиваясь, плыли канаты и занавес.

— Мне надо было почувствовать, сколько ты весишь, — сказал он, пыхтя и слезая со сцены за цилиндром. — Мало ли, может, со скакалкой будешь танцевать. Кстати, раскрутка тебе на пользу. Кровь кидается в галоп, как сказал один хирург одному жокею.

— Не давай ему себя морочить. — Я посмотрела в зал и, к своему удивлению, увидела стоящего в задних рядах Дэна Лино. — Он жуткий человек, наш Дядюшка, его хлебом не корми, дай поморочить девушку.