Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

оставили его одного. Пусть бы теперь посмотрели, если им угодно, как он подходит к стенному шкафчику, где спрятан отличный коньяк, опрокидывает первую рюмку взамен завтрака, а потом и вторую — для храбрости, на тот случай, если храбрость понадобится, что, впрочем, маловероятно.

процесс

11

Но тут он так испугался окрика из соседней комнаты, что зубы лязгнули

о стекло.

— Вас вызывают к инспектору! — крикнули оттуда.

Его напугал именно крик, этот короткий, отрывистый солдатский окрик, какого он никак не ожидал от Франца. Сам же приказ его очень обрадовал.

— Наконец-то! — крикнул он, запер стенной шкафчик и побежал в гостиную. Но там его встретили оба стража и сразу, будто так было нужно, загнали

обратно в его комнату.

— Вы с ума сошли! — крикнули они. — В рубахе идти к инспектору!

Он и вас прикажет высечь, и нас тоже!

— Пустите меня, черт побери! — крикнул К., которого уже оттеснили

к самому гардеробу. — Напали на человека в кровати, да еще ждут, что он будет во фраке!

— Ничего не поделаешь! — сказали оба; всякий раз, когда К. подымал

крик, они становились не только совсем спокойными, но даже какими-то

грустными, что очень сбивало его с толку, но отчасти и успокаивало.

— Смешные церемонии! — буркнул он, но сам уже снял пиджак со стула

и подержал в руках, словно предоставляя стражам решать, подходит ли он.

Те покачали головой.

— Нужен черный сюртук, — сказали они.

К. бросил пиджак на пол и сказал, сам не зная, в каком смысле он это говорит:

— Но ведь дело сейчас не слушается?

Стражи ухмыльнулись, но упрямо повторили:

— Нужен черный сюртук.

— Что ж, если этим можно ускорить дело, я не возражаю, — сказал К., сам

открыл шкаф, долго рылся в своей многочисленной одежде, выбрал лучшую

черную пару — она сидела так ловко, что вызывала прямо-таки восхищение

знакомых, — достал свежую рубашку и стал одеваться со всей тщательностью.

Втайне он подумал, что больше задержек не будет — стража забыла даже заставить его принять ванну. Он следил за ними — а вдруг они все-таки вспомнят, но им, разумеется, и в голову это не пришло, хотя Виллем не забыл послать

Франца к инспектору доложить, что К. уже одевается.

Когда он оделся окончательно, Виллем, идя за ним по пятам, провел его

через пустую гостиную в следующую комнату, куда уже широко распахнули

двери. К. знал точно, что в этой комнате недавно поселилась некая фройляйн

Бюрстнер, машинистка; она очень рано уходила на работу, поздно возвращалась домой, и К. только обменивался с ней обычными приветствиями. Теперь

ее ночной столик был выдвинут для допроса на середину комнаты, и за ним

сидел инспектор. Он скрестил ноги и закинул одну руку на спинку стула.

В углу комнаты стояли трое молодых людей — они разглядывали фотографии фройляйн Бюрстнер, воткнутые в плетеную циновку на стене. На ручке

открытого окна висела белая блузка. В окно напротив уже высунулись те же

старики, но зрителей там прибавилось: за их спинами возвышался огромный

12

ф. кафка

мужчина в раскрытой на груди рубахе, который все время крутил и вертел

свою рыжеватую бородку.

— Йозеф К.? — спросил инспектор, должно быть, только для того, чтобы

обратить на себя рассеянный взгляд К.

К. наклонил голову.

— Должно быть, вас очень удивили события сегодняшнего утра? — спросил инспектор и обеими руками пододвинул к себе немногие вещи, лежавшие

на столике: свечу со спичками, книжку, подушечку для булавок, как будто эти

предметы были ему необходимы при допросе.

— Конечно, — сказал К., и его охватило приятное чувство: наконец перед

ним разумный человек, с которым можно поговорить о своих делах. — Конечно, я удивлен, но, впрочем, и не очень удивлен.

— Не очень? — переспросил инспектор и, передвинув свечу на середину

столика, начал расставлять вокруг нее остальные вещи.

— Возможно, что вы не так меня поняли, — заторопился К. — Я только

хотел сказать… — Тут он осекся и стал искать, куда бы ему сесть. — Мне можно сесть? — спросил он.

— Это не полагается, — ответил инспектор.

— Я только хотел сказать, — продолжал К. без задержки, — что я, конечно, очень удивлен, но когда проживешь тридцать лет на свете, да еще если пришлось самому пробиваться в жизни, как приходилось мне, то поневоле привыкаешь ко всяким неожиданностям и не принимаешь их слишком близко

к сердцу. Особенно такие, как сегодня.

— Почему особенно такие, как сегодня?

— Нет, я не говорю, что все считаю шуткой, по-моему, для шутки это

слишком далеко зашло. Очевидно, в этом принимали участие все обитатели

пансиона, да и все вы, а это уже переходит границы шутки. Так что не думаю, чтоб это была просто шутка.

— И правильно, — сказал инспектор и посмотрел, сколько спичек осталось в коробке.

— Но, с другой стороны, — продолжал К., обращаясь ко всем присутствующим — ему хотелось привлечь внимание и тех троих, рассматривавших

фотографии, — с другой стороны, особого значения все это иметь не может.

Вывожу я это из того, что меня в чем-то обвиняют, но ни малейшей вины я за

собой не чувствую. Но и это не имеет значения, главный вопрос — кто меня